"Оноре де Бальзак. Прощенный Мельмот" - читать интересную книгу автора

Кастанье понял, что он скатился в пропасть и что, если думать о спасении,
необходимо бросить Акилину и сесть на хлеб и воду, чтобы расквитаться с
долгами. Но он уже настолько привязался к этой женщине, к этой жизни, что со
дня на день стал откладывать задуманную реформу. Понуждаемый
обстоятельствами, сначала он обратился к займам. Его положение и его прошлое
обеспечили ему доверие, которым он стал пользоваться, комбинируя систему
займов соответственно своим нуждам. Затем, чтобы не обнаруживать, до каких
сумм дошли его долги, он прибег к тому средству, которое в коммерции зовется
"циркуляция". Оно заключается в векселях, не гарантированных ни товарами, ни
взносом денежных ценностей; первое лицо, делающее передаточную надпись,
оплачивает их вместо какого-нибудь любезного векселедателя; это - своего
рода подлог, на который смотрят сквозь пальцы, так как в нем невозможно
никого уличить и вовлечение в невыгодную сделку обнаруживается только в
случае отказа в уплате. Когда, наконец, Кастанье убедился в невозможности
продолжать свои финансовые маневры, из-за возрастающей ли суммы займов, или
из-за чрезмерных процентов, то он столкнулся с необходимостью объявить себя
банкротом. Раз на его долю выпало бесчестие, он предпочел обычному
банкротству - злостное, проступку - преступление. Он решил дисконтировать
доверие, заслуженное его прежней честностью, и увеличить число своих
кредиторов, позаимствовав подобно Матео, кассиру королевского казначейства,
сумму, достаточную для того, чтобы остаток дней своих счастливо прожить за
границей. Как мы только что видели, он это сделал. Акилина не подозревала о
его житейских заботах, она жила весело и, подобно многим женщинам, не
спрашивала себя, откуда получаются деньги, вроде тех людей, которые едят
румяную булочку, не спрашивая себя, как растет хлеб; между тем за печью
булочника скрываются обманутые надежды и хлопоты земледельца, точно так же
как заурядная роскошь большинства парижских семейств покоится на тяжких
заботах и непомерном труде.
Пока Кастанье переживал муки сомнений, размышляя поступке, от которого
изменилась вся его жизнь, Акилина спокойно сидела у камелька, лениво
погрузившись в кресло, и, беседуя с горничной, поджидала его. Подобно всем
горничным у дам такою сорта, Дженни стала ее наперсницей, после того как
убедилась, что власть ее хозяйки над Кастанье неоспорима.
- Как нам быть нынче вечером? Леон хочет непременно прийти,- произнесла
г-жа де Лагард, читая письмо на серой бумаге, исполненное страсти.
- Вот и барин! -сказала Дженни.
Вошел Кастанье. Нисколько не смущаясь, Акилина свернула письмо, взяла
его щипцами и сожгла.
- Вот как ты поступаешь с любовными записками! - сказал Кастанье.
- Ах, боже мой, конечно так,- ответила ему Акилина - Разве это не
лучший способ уберечь их от чужих рук? К тому же не должен ли огонь
устремляться к огню, как вода течет в реку?
- Ты так говоришь, Наки, точно это и вправду любовная записка.
- Что же, разве я недостаточно красива, чтобы их получать? - отвечала
она, подставляя для поцелуя лоб с такой небрежностью, которая мужчине менее
ослепленному дала бы понять, что, доставляя кассиру удовольствие, Акилина
лишь выполняет своего рода супружеский долг; но Кастанье, вдохновляемый
привычкой, дошел до таких степеней страсти, что уже ничего не замечал.
- На сегодня у меня ложа в театре Жимназ,- продолжал он,- сядем за стол
пораньше, а то придется обедать впопыхах.