"Оноре де Бальзак. Драма на берегу моря" - читать интересную книгу автора

- А мы пойдем, если вы заверите нас, что нам не грозит никакая
опасность.
- Этого я не скажу,- с живостью возразил рыбак.- Я могу только сказать,
что тот, кто там сидит, не заговорит с вами и не сделает вам зла. Господи
боже, он даже с места не тронется!
- Да кто же он, наконец?
- Человек!
Эти три слога прозвучали необычайно трагически. В ту минуту мы
находились шагах в двадцати от мыса, о который бились волны; рыбак свернул
на дорогу, огибавшую скалы, мы же продолжали итти прямиком, но Полина
оперлась на мою руку. Наш вожатый прибавил ходу, чтобы одновременно с нами
прийти к тому месту, где дороги пересекаются. Вероятно, он полагал, что,
увидев таинственного человека, мы ускорим шаг. Это обстоятельство так сильно
разожгло наше любопытство, что наши сердца стали биться учащенно, как будто
нами овладел страх. Несмотря на палящий зной и усталость, вызванную ходьбой
по песку, наши души все еще охвачены были неизъяснимым гармоническим
восторгом; они были исполнены чистейшей радости, сравнимой лишь с той, какую
испытываешь, слушая прекрасную музыку, например "Andiamo, mio ben" Моцарта.
Разве два чистых чувства, сливающихся воедино, не уподобляются двум
прекрасным голосам, поющим в лад? Только, приобщившись к состоянию блаженной
неги, в котором мы пребывали с утра, можно понять, как потрясло нас
открывшееся нам зрелище. Если вы долго любовались прелестным оперением
голубки, сидящей на гибкой лозе, вблизи родника, вы испустите горестный
вопль, видя, как на нее накинулся ястреб, вонзив свои железные когти ей в
сердце, как он уносит ее с той смертоносной быстротой, которую порох придает
ядру. Едва шагнув на площадку, расположенную перед пещерой на высоте
примерно ста футов над океаном и защищенную от его ярости грядою отвесных
скал, мы вздрогнули, словно от разряда электричества,- так вздрагивают
ночью, когда внезапный шум нарушает тишину. Мы увидели человека, сидевшего
на гранитной глыбе и смотревшего на нас. Его налитые кровью глаза метали
взоры, подобные вспышкам пламени при выстреле; окаменелое спокойствие его
позы могло сравниться лишь с извечной неподвижностью гранитных скал,
окружавших его; глаза медленным движением обратились к нам, но тело не
шевельнулось, будто навеки оцепенев; затем, бросив нам тот взгляд, что так
поразил нас, он снова принялся неотрывно глядеть на океан, не опуская век,
не щурясь, хотя блеск волн был нестерпимо ярок,- говорят, так орлы глядят на
солнце. Постарайтесь вообразить, любезный дядюшка, могучий дуб, грозно
вздымающий у пустынной дороги кряжистый ствол, недавно лишенный ветвей, и вы
получите верное представление об этом человеке. Это было тело Геркулеса,
утратившего красоту, это были черты Зевса Олимпийского, но обезображенные
летами, горем, тяжким трудом моряка, грубой пищей и как бы обугленные
молнией. На его заскорузлых волосатых руках я увидел жилы, подобные стальной
проволоке. Вообще все в нем обличало могучее сложение. В одном из углов
пещеры я заметил подстилку из моха, а на неровной плите, высеченной в
граните самой природой,- глиняный кувшин, накрытый початым караваем хлеба.
Никогда еще мое воображение, зачастую переносившее меня в пустыню, где жили
первые христианские отшельники, не рисовало мне образа, проникнутого столь
глубокой верой, столь мучительным раскаянием, какие чувствовались в этом
человеке. Вы, любезный дядюшка, были исповедником, и, однако, думается мне,
вы никогда не видали такого страстного раскаяния,- но оно растворялось в