"Оноре Де Бальзак. Пьеретта" - читать интересную книгу автора

дверь ведет из нее в гостиную такого же размера, но окнами в сад.
- А прихожей разве нет? - спросила г-жа Офре.
- Прихожую заменяет, как видно, этот длинный коридор с вечными
сквозняками, - отвечала г-жа Тифен. - Рогроны возымели глубоко
национальную, либеральную, конституционную и патриотическую мысль
ограничиться в своем доме лишь французской древесиной, - продолжала она. -
А посему в столовой - ореховый паркет в елочку. Буфеты, стол и стулья -
тоже ореховые. На окнах - белые коленкоровые занавесы с красной каймой, с
безвкуснейшими подхватами из толстых красных шнуров; шнуры наброшены на
позолоченные матовые розетки, которые торчат, как грибы. Эти великолепные
занавесы повешены на палках с вычурными пальметтами по концам, и каждая
складка прихвачена вверху штампованной медной львиной лапой. Над буфетом -
часы наподобие ресторанных; висят они на чем-то вроде салфетки из
позолоченной бронзы - одна из затей, особенно милых сердцу Рогронов. Они
предложили мне полюбоваться этим чудом искусства, и я сказала им, не
придумав ничего лучшего, что уж если где-либо следует повязывать часы
салфеткой, то, несомненно, в столовой. На буфете водружены две большие
лампы, вроде тех, что украшают собою стойки модных ресторанов. А над
другим буфетом - богато разукрашенный барометр, который занимает, видимо,
немалое место в их жизни: Рогрон поглядывает на него, как на свою суженую.
Между двух окон художественный гений подрядчика втиснул в роскошную до
ужаса нишу белую изразцовую печь. На стенах сверкают красные с золотом
обои, тоже как в ресторане, где ими, вероятно, с первого же взгляда
пленился когда-то Рогрон. Обед нам подали на белом с золотом фарфоровом
сервизе, а десерт - на васильково-синем в зеленых цветочках; но, открыв
для нас дверцы буфета, нам показали еще и фаянсовый сервиз, для будней.
Против каждого из буфетов - шкаф с бельем. Все чистенькое, новое,
сверкающее глянцем и невероятно кричащих тонов. Со столовой, впрочем, я
кое-как бы еще примирилась: в ней все же есть какое-то своеобразие,
довольно неприятное, однако в точности отражающее характер хозяев; но эти
черные гравюры невыносимы (министерству внутренних дел следовало бы их
запретить специальным приказом): тут и Понятовский, прыгающий в Эльстер, и
оборона заставы Клиши, и Наполеон, собственноручно наводящий пушку, и двое
Мазеп - все это в пошлейших золоченых рамах, вполне под стать самим
гравюрам, которые так приелись, что могут внушить отвращение к широкому
успеху. О, насколько же мне милей те пастели, что висят в столовой госпожи
Жюльяр, чудесные пастели времен Людовика Пятнадцатого с изображением
плодов, так гармонирующие с деревянной обшивкой стен, чуть тронутой
червоточиной, с тяжелым фамильным серебром, старинным фарфором и всем
нашим провинциальным бытом. Провинция должна оставаться провинцией, и она
смешна, когда, обезьянничая, подражает Парижу. Вы скажете мне, быть может:
"Всяк купец свой товар хвалит". Но великолепию их гостиной я предпочитаю
вот эту старую гостиную господина Тифена-отца - шторы из плотного
китайского шелка в зеленую и белую полоску, камин в стиле Людовика
Пятнадцатого, трюмо на изогнутых ножках и старинные зеркала, окаймленные
стеклянным "горошком", почтенные ломберные столики и мои синие вазы
старого севрского фарфора в старой оправе из меди, часы с не
правдоподобными цветами, люстру рококо и обитую ручной вышивкой мебель.
- А какова все же эта гостиная? - спросил г-н Мартене, чрезвычайно
польщенный похвалой, которую прекрасная парижанка так ловко расточала