"Гонсало Торренте Бальестер. Дон Хуан " - читать интересную книгу автора

В этих лавках можно найти все, что написано немцами, французами,
бельгийцами, англичанами и итальянцами о Боге и о Христе. Книги выстроились
в шкафах, застыли на полках, словно манящие и недосягаемые яства. Сюда
стекаются те, кто хотел бы узнать о Боге все, кто томим тоской и вечной
жаждой поиска. Здесь они встречаются и с первого взгляда, без слов, узнают
друг друга. Чаще всего на вид это люди тихие и безобидные. Надо уметь особым
образом посмотреть им в глаза, чтобы понять, что творится в их душах. Когда
руки их внешне спокойно тянутся к той или иной книге, когда они
перелистывают ее со смесью любопытства и показной небрежности, когда книга
наконец куплена и ее уносят с собой, только тот, кто знает их и одержим той
же страстью, может угадать, с каким тайным трепетом, тайным нетерпением они
спешат укрыться в ближайшем кафе, забиться в укромный угол и - погрузиться в
чтение.
Порядочный человек всегда неловок в обращении с девственницей,
независимо от того, имел он отношения с другими женщинами или нет и есть ли
у него любовный опыт. Точно так же раскрывают книги те несчастные, те
одержимые, что покупают богословские сочинения на Сен-Сюльпис! Их руки сами
по себе, независимо от воли и разума хозяина, могут суетливо разорвать не
разрезанные еще страницы. Вроде человек и не замечает торопливых движений
собственных пальцев, он даже может заглядеться на проходящую мимо красотку -
руки знают свое дело. Но богословский текст - это как девушка, невинная и
горячо любимая. От опыта и умения здесь проку мало. Пальцы путаются в
страницах, рвут сгибы листов, не дождавшись, пока официантка принесет нож: а
все потому, что книга, равно как и любимая девушка, способна изменить или
бесповоротно разрушить судьбу такого человека. Он может воскликнуть:
"Наконец!" Или не скажет ничего, отбросит книгу прочь, а вместе с ней и
последнюю надежду.
Разумеется, в книжных лавках на Сен-Сюльпис легко встретить и людей
совсем иного типа. Тот итальянец, по одежде похожий на английского слугу из
хорошего дома, уж точно не принадлежал к породе книжников, томимых вечными
вопросами, он был скорее из числа людей, ни в чем и никогда не
сомневающихся. На вид я дал бы ему лет тридцать. Он поглядывал вокруг и
улыбался бойко и самодовольно, как умеют улыбаться только севильские,
неаполитанские или греческие уличные плуты. Облик его меня изумил, но
одновременно и заинтриговал, потому что в облике этом сошлись, хотя до конца
и не смешивались, две вроде бы противоположные традиции - не смешивались и
тем не менее влияли одна на другую, шлифовали одна другую, уживались вместе.
В незнакомце угадывался замечательный ум, но дай ему волю - он обрядился бы
самым нелепым и вызывающим манером и при первом удобном случае - хоть бы и
прямо посреди улицы - запел бы "Вернись в Сорренто", подыгрывая себе на
мандолине. Правда, фетровая шляпа с широкими полями, жилет и прямые брюки
без отворотов загоняют человека в некую систему с достаточно жесткими
нормами, где немыслимы цветные платки и чувствительные напевы. Мы несколько
раз сталкивались у книжных стеллажей, и я даже подумывал, не цыган ли он.
Нет ничего невероятного в том, что некий английский butler, настоящий
английский butler - вроде описанного Хаксли - увлекается теологией, но
субъект, о котором речь, настоящим-то butler'ом как раз и не был. Признаюсь,
я стал склоняться к мысли, что он вообще не был настоящим, даже настоящим
итальянцем, что он носил маску, выдавая себя за кого-то другого.
Просматривая книги, он всем видом своим изображал крайнюю