"Дмитрий Михайлович Балашов. Юрий ("Государи московские" #9) (незаконченный роман) " - читать интересную книгу автора

горячего сражения с загнанным, но все еще грозным зверем.
Теми мгновениями возвращалась молодость, отступало бремя забот, тяжких
забот государственных, либо все четче, все яснее - как взгляд в облетевшем
осеннем лесу - виделось: забавы юности ушли невозвратно и осталось одно -
то, что завещал и отстаивал всю жизнь, то, ради чего перессорился с братом,
одолевал себя и других приводил к покорности.
Осталось одно - Русь!
И теперь надобно было решать, и решать сразу, пока Софья не вызвала
отца с литовскою силой. Но что решать? И на что решиться в нынешних
государственных труднотах?
Ему уже закладывали - не спросясь - сани. Слуги думали, что князь
поскачет в Москву, на последний погляд. Иные взглядывали опасливо с новым
каким-то уважением. Эти ждали наверняка, что он наследует брату. А он сам?
На крыльце охватил холод февральской промороженной ночи. Крупные
голубые звезды роились в вышине. Черноту ночи едва-едва разбавлял намек на
еще не близкий рассвет, и в холод ветра вплеталась ледяная сырь близкой
весны. Настасья появилась неслышно сзади, заботливо поправила на нем
опушенную бобром шапку, застегнула верхнюю костяную пуговицу дорожного
охабня*.
______________
* Охабень - широкий кафтан с большим откладным воротником и прорезями
в рукавах.

- Едешь в Москву? - вопросила-сказала Настасья, вглядываясь в смутный
лик князя, который не ответил ей, только кивнул. "В Москву, к брату!" -
высказал про себя и в голос добавил: - С Богом!
Отвел рукою Настасью, отдал несколько распоряжений дружине, ввалился в
сани, и холоп тотчас застегнул медвежью полость, оберегая княжеские ноги в
тонких цветных сапогах от застуды. Молча вскочили в сани двое молодших
(долгих сборов Юрий никогда не любил!). Тронулись. Полозья визжали на
подстылом ночном снегу; кони, взметывая комья слежавшегося мороженого снега,
несли все быстрей и быстрей, и Юрий, плотнее прикрывая лицо широким меховым
воротом, думал, как войдет, как встретит взгляд Василия, уже неотмирный,
обезоруженный взгляд, как злобно глянет на него Софья, как встанут неровною
чередой собравшиеся у смерти бояре и духовные...
Уже в поприщах, не в тридцати ли верстах от Звенигорода, послышался
встречный звяк, гик и топот коней. Ехали к нему. Сани остановились, едва не
сцепившись оглоблями.
Посол от митрополита звал Юрия в Москву. На недоуменный взгляд Юрия
посыльный боярин произнес:
- Великий князь, Василий Дмитрич, волею Божией, помре!
Юрий молчал.
Кони с хрустом копытами топтали снег. Холод сочился за воротник,
предательски заползал под полость.
- Скачи! - наконец вымолвил он. - Я еду следом!
И лишь когда московские сани скрылись в отдалении, затихли скрип саней
и топот коня, вымолвил, обращаясь ни к кому и ко всем разом:
- Сворачивай!
И - не понявшему враз вознице, мгновенно вскипев, в голос, страшно:
- Сворачивай. Ну!!! Едем в Галич!