"Дмитрий Балашов. Воля и власть (Роман) ((Государи московские; #8)" - читать интересную книгу автора

По отпущению литургии весь священнический и мнишеский чин во главе с
владыкой Арсением был зван на пир к великому князю. Михаил сам сел за стол
с гостями, повелев поддерживать себя (боялся упасть), наказал устроить и
трапезу для нищих, хромых, слепых, убогих, коих кормили в монастырских и
княжеских поварнях, раздавая щедрую милостыню. Испил даже заздравную чашу,
обратясь ко всем сущим на обеде, и начал, по ряду, прощаться со всеми,
иным подавая чашу из рук своих и, поцеловавши, говорил:
- Прости мя и благослови!
Иереи многие не умели при сем сдержать слез: <Они же, не могуще
удержатися, жалостно плакаху>. Князь был для них нерушимою стеною, и с его
смертью уходили в невозвратное прошлое величие Твери, гордые замыслы и
мечты о вышней власти.
Схлынувшую толпу рясоносных братий сменила столь же густая толпа бояр
и слуг - постельничих, дворецких, ключников, придверников, конюшенных,
псарей, сокольничих, слуг под слугами... Он и тут целовал иных, прощаясь с
ними и приговаривая меж тем, чтобы любили братию свою, не обижали друг
друга и были милостивы к низшим себе.
- Не дерись! Не пей излиха! И коней береги! - выговаривал с
вымученною улыбкой ражему детине - старшему конюху, от коего неистребимо
несло конским потом, и тот, низя глаза, нещадно обминая руками сорванную с
головы шапку, только потел и кивал головой. И когда князь вымолвил
наконец; <Ну, Вощило, почеломкаемси в останешний раз!> - вскинул на
господина испуганный взор, рухнул на колени и прижался нежданно мокрою от
слез мохнатою мордой к рукам Михайлы, не дозволяя себе поцеловаться даже и
перед смертью с великим князем Тверским. А Михайло поднял его, коснувшись
бессильными руками плеч конюшего, и все-таки поцеловал трижды, легко
касаясь губами, как по обряду надлежит. Так и шло и час, и второй, и еще
неведомо сколь времени. Боярам, столпившимся вокруг своего князя
напоследях, тем же кротким, но ясным голосом повторил: <А вы, братья,
вспоминайте моим детям, чтобы в любови были, яко же указах им!>
Вставая из-за стола с помощью слуг, отмотнул головою, повелев вести
себя в церковь Святого Спаса, где молился перед образами Спасовым и
Пречистой и прочих святых, а потом начал обходить с поклонами гробы
великих князей тверских: святого деда своего Михаила Ярославича*, отца,
Александра Михалыча, и иных. Подойдя к столпу, на правой стороне коего
были написаны Авраам, Исаак и Яков, протянул руку, указав, чтоб его самого
положили именно тут, и пошел вон из церкви. За церковным порогом пришлось
остановиться, ибо весь обширный двор был полон народом, сбежавшимся на
последний погляд к любимому князю своему. Теснились, плакали, тянули руки
прикоснуться к краю платья. Ахали, видя, как скоро и страшно изменился
князев лик, являя вид бледной дряхлости, усугубленной истомою тяжелого
дня. Князь поклонился народу, выговорив:
- Простите мя, братие, и благословите вси!
Ропот, переходящий в рокот, прокатился из конца в конец, когда толпа
<едиными усты> ответствовала своему князю:
- Бог простит тя, господине наш!
Михайло помолчал, покивал головою и начал спускаться с крыльца. Люди,
теснясь и пятясь, расступались пред ним, открыв дорогу к теремам, куда и
сыны, и бояре намерили было его вести. Но Михаил, отрицая, покачал
головою, вымолвил и рукой показал: