"Дмитрий Балашов. Воля и власть (Роман) ((Государи московские; #8)" - читать интересную книгу автора

спасли Русь от латинян! Да, да! - повторил он с нажимом, не давая сыну
открыть рта. - Без Орды нам нынче и не выстоять бы было! Съели бы нас они,
как съели Литву! Веру потерять, и все потерять! Я с Ордою завсегда был
мирен! Мирен, да мудр! - прибавил он, заметивши, что Иван пытается ему
возразить. - Смотри, Иван, как бы вы там не порушили моего устроенья! Не
спеши с Ордою! Николи не спеши! А и после: одно дело, разбить Орду. Ето и
ноне возможно. Иное - што потом?
- Баешь, под католиков? - рассеянно переспросил Иван, уже навычный к
отцовым мыслям, озирая тишину окрест.
- То-то! - невступно повторил Кошка. - Баял уже тебе о том! Латиняне
для нас пострашнее всякой Орды!
Воздохнул, помолчал, втягивая ноздрями терпкий воздух осени, в коем
уже сквозила свежесть далеких пространств там, за окоемом, за краем неба,
куда путника, навычного к странствиям, тянет ненасытимо, до того, что и
умереть порою предпочитает на чужедальней стороне, в тайге ли, в степи, в
горах каменных, пробираясь к востоку, в поисках Беловодья или неведомых
индийских земель...
Близкой смертью, концом того, к кому ехали на погляд, овеяло вдруг
путников, и Федор Кошка произнес, не к сыну даже обращаясь, а к дали
далекой, к миру и земле:
- Великий был князь!
<Был> само собою высказалось, хотя ехали к умирающему, еще живому, да
и неясно казалось там, на Москве, взаболь умирает князь али оклемает еще,
встанет со смертного ложа?
- Ворог Москвы! - возразил Иван тем лениво-снисходительным тоном,
каким обык подчас говорить с родителем с тех пор, как стал по службе
княжьим возлюбленником. Отца это неизменно обижало, но в такие вот миги,
как этот, Федор старался не замечать сыновьей грубости. (<Молод, суров!
Оклемает ишо!> - думалось.) Он озирал пустые поля, словно раздвинутые
вдруг просторные редеющие рощи, и в душе у него была та же, что в
окрестной природе, яркая печаль увядания.
Окоем, по коему тянули и тянули уходящие на юг птичьи станицы,
начинало замолаживать. <Не к дождю ли?> - подумал Федор. Сыну отмолвил
погодя, без обиды:
- Тебе того ищо не понять. Великий был по всему! Што с того! И
великие которуют* и ратятце друг с другом, а все одно - великие люди, они
великие и есть!
Иван подумал. Прищурив глаз, поглядел на отца. Федоров дорогой
иноходец шел плавной ступью, и отец будто плыл, покачиваясь в седле.
Вопросил, сбавив спеси:
- Ольгерд был велик?
- То-то! - обрадованно возразил Федор, почуяв перемену в голосе сына.
- И Кейстут! Да и Любарт... Но тот им уже уступал! А уж Ягайло - не то
совсем!
- Ну, а у нас кто?
- Михайло Ярославич, святой! - убежденно высказал Федор. - Ето всем
внятно, ноне-то!
- А на Москве?
- На Москве: Калита*, владыко Алексий - вот был муж! И совета, и
власти! Игумен Сергий был! Гляди, вот: один за одним! И которовали, и