"Дмитрий Балашов. Воля и власть (Роман) ((Государи московские; #8)" - читать интересную книгу автора

старшего родича, а все же Ивану Хромому говорить того бы не след!
- Выше-то выше, да вишь и не усидел! - возразил он с подковыркою. -
Бога в кике не хватило!
Готовый разразиться спор, впрочем, утих, ибо в покой вступил Иван
Федорович, а за ним, опираясь на посох и прихрамывая, его старый отец,
бессменный при покойном князе посол ордынский Федор Андреич Кошка.
- Что, не заратилась Орда? - обратился к вошедшим с вопросом
Костянтин Шея, показавши при этом как бы желание встать, приветствуя
Федора.
Иван, румяный, кровь с молоком молодец, на голову выше отца, ответил
за родителя:
- Куда! Там у их ноне колгота опять. Едигей, кажись, задумал хана
менять, дак не до нас им!
- Дак как, други, будем с Новым Городом решать? - вернул разговор к
тому, что предстояло на Думе, Костянтин Шея. - Погромили нас на Двине?
- Слух есть, - хрипло подал голос, усаживаясь, Федор Кошка (болел,
простыл ныне в осень, ездючи в Тверь на похороны князя Михайлы, да все и
направится не мог), - что, не все у их, у новогородчев, гладко прошло.
Двинского воеводы брат, Анфал, сбежал вишь, сказывают, с пути, дак и того,
дружину, навроде, сбират!
- А и попусту! - вмешался Иван Хромой. - Мои волости пограбили, ай,
нет, невем, а торговля страдат! Гостям пути нет ни туда, ни оттоле!
- А казне - серебра! - поддержал, входя в палату, Александр Остей. -
Надобен мир, бояре!
Думцы один по одному заходили в покой. Полюднело. Ждали токмо братьев
великого князя и владыку. Решение замириться с Новым Городом уже тут, в
преддверии, было почти принято.
Толк стал всеобщим. Поминали и Новгород, и недавнюю пристойную смерть
Михайлы Александровича Тверского*, и могущие быть от того изменения в
Тверском княжеском доме, и вновь недавнюю пакость на Двине. Гул голосов
прокатывался из конца в конец. Но вот придверники, звякнув копьями,
вытянулись у входа в думную палату. Бояре завставали с лавок. Взошел
Василий и вслед за великим князем в отверстые двери, блюдя чин и ряд,
думцы потянулись в широкую, в два света, палату, где и зарассаживались по
лавкам одесную и ошую* тронного кресла великого князя Московского,
оставляя места для владыки и братьев великого князя: Юрия, Андрея и Петра
(младший, Константин, по возрасту в думных заседаниях еще не участвовал).
Серебряные сулицы охраны звякнули еще раз. Вводили новогородских
послов.


* * *

Вечером изрядно уставший Василий, протягивая ноги постельнику,
освободился от сапогов, ополоснул лицо и руки под рукомоем и, махнув рукою
холопу: иди, мол, не надобен пока! - прошел в смежную горницу жены, сел на
лавку с резным подзором, и, глядя, как Соня, распустивши косы, расчесывает
волосы (сенная боярыня, завидя князя, выскользнула из покоя змеей), стал
рассказывать, что и как происходило на Думе, да что говорили бояре, и что
сказал Юрко.