"Дмитрий Балашов. Господин Великий Новгород (Повесть)" - читать интересную книгу автора

нерешительно потрогала она курчавую бороду, улыбнулась, ручонками закрыла
лицо.
- Ишь скромница!
Вступили в горницу. Уселись: сперва мать, потом Олекса, потом Домаша.
Девка (отметил: новая, верно, для ребенка взяли) во все глаза - даже рот
раскрыла, - заглядевшись на Олексу, приняла маленького, убежала в заднюю
горницу.
- Как окрестили?
- Лукой, по деду. Тебя не дождались.
- Ин добро. Девка чья?
- Деревенская, Трофима, сапожника, сродственница.
- Трофимки... косого? А, знаю! Как звать-то?
- Ховрой.
- Ну зови Станяту ко столу! А там и в баню!
- Велеть? - привскочила Домаша.
- Вели, - отозвалась мать, - девок пошли...
Другое в это время на дворе. Любава, в кожаных выступках на босу
ногу, помогает Станяте закатывать под навес сани, распрягать и заводить в
конюшню лошадей, то и дело руками, будто нечаянно, натыкаясь на руки
Станяты, бессовестно обжигая карими глазами.
- Соскучила без тебя, сил нет!
- Ну! - Станята хмурился и улыбался вместе. - Скажи, по Олексе разве!
- Станя!
Пятясь, потянула за рукав в конюшню, обвила руками за шею:
- Глупый! То когда уже было, глупый... Купец мой! (Знала, чем
задеть.)
- Мне купечества видать, как свиньи неба.
- Будешь!
Тряхнула головой, так что звякнули серебряные кольца в волосах,
притопнула твердыми выступками:
- Увидишь, сделаю!
Не удержался Станята, стиснул, так что кости затрещали.
- Хмель ты, чистый хмель! Иди, коней надо поставить. Баню нам
сготовь!
- Сейчас!
Расхохоталась, убежала. Маленькая девка просунула носик в конюшню.
- Станята! Тебя хозяин ко столу кличет!
- Иду!
Закусили сижком, шаньгами, выпили по чаще домашнего меда.
Похохатывая, перебивая друг друга, рассказывали, как свалили кабана. Жена,
сияющая от каждого взгляда Олексы, стала прибирать со стола.
О серьезных делах Олекса пока не говорил. Тяжело дался этот путь!
Колыванцы стали до того несговорчивы, что не на шутку задумался он: как
дальше? А князю и горя мало. А посадник что думает? Свой ведь, с нашей,
торговой стороны, Михаил Федорович. И терем его недалеко стоит, со сеней
маковка видна.
Отпустив Станяту (Домаша, прибрав, тоже вышла), остался вдвоем с
матерью за чашей с медом. Разом перестал хохотать, вдруг почувствовал, что
устал с дороги, задумался. Исподволь, осторожно разглядывал мать: сдала,
резче легли морщины у носа, запал рот, вся стала как словно суше... Никак