"Дмитрий Балашов. Святая Русь (Книга 2, части 5 - 6) (Государи московские; 7)" - читать интересную книгу автора

ногах побрел к себе. Двое из братий, когда он восходил на крыльцо,
поддержали его под руки. Кивком поблагодарив и этих, он показал рукою -
дальше не надо! И сам, ступив в келью, прикрыл дверь.
Труднее всего было сейчас, не вздрогнув и не спотыкаясь, дойти до
своего ложа. Однако, постояв, он и тут навычным усилием воли одолел себя,
отлепился от дверного полотна, и уже второй шаг по направлению к лежаку
дался ему легче первого... Днями надо было брести в Москву, провожать в
Орду молодого княжича Василия, и Сергий впервые подумал о своих ногах,
начинавших порою, как сегодня, ему почти отказывать. Шестьдесят прожитых
лет, а быть может, и не они, а долгая работа в лесу, долгие стоянья в
ледяной подснежной воде и молитвенные бдения без сменной сухой обуви
сделали свое дело. О здоровье как-то не думалось до последней поры, хотя
пешие хождения давались ему нынче все тяжелее. Он улегся поудобнее и
замер, полусмежив очи, шепча молитву: <Господи Исусе Христе, сыне Божий,
помилуй мя, грешного!> Все-таки одержимый тверич забрал у него сегодня
излиха много сил! (Как та самаритянка, прикосновением к платью забравшая
энергию Спасителя.)
Мысли постепенно, по мере того как проходило головное кружение,
возвращались к суедневному, обегая весь круг многоразличных монастырских
забот. Надобно было до ухода в Москву паки посетить болящих, выслушать
Никона (у келаря возникли какие-то хозяйственные трудноты с давеча
привезенною в монастырь вяленой рыбою), принять поселян, которым
непременно требовался для решения поземельных споров сам радонежский
игумен, выяснятъ к тому перед уходом: что и кому из братии надобилось в
Москве? Киноварь и золото переписчикам книг - это он знал сам. Давеча
привезли александрийскую бумагу и добрый пергамен - обитель спешила
восстановить утраченные в сгоревшей Москве хотя бы самые необходимые
служебные книги: уставы, октоихи, молитвенники, служебники и евангелия,
над чем теперь трудились иноки, почитай, всех монастырей Московского
княжества. Требовалась и дорогая иноземная краска лазорь иконописцам, и о
том следовало просить самого князя Дмитрия. Требовались скрута и справа -
разоренные Тохтамышевым набегом московские бояре все еще скудно снабжали
монастырь надобным припасом, почему опять не хватило воску для свечей и
даже обычного сероваленого крестьянского сукна на иноческие оболочины, а
братия меж тем множилась и множилась, и ходить по селам, собирать
милостыню Сергий по-прежнему строго воспрещал, считая принос и привоз
добровольным деянием дарителей. Троицкой обители не должны были коснуться
нынешние упорные, с легкой руки псковских еретиков-стригольников, речи о
мздоимстве и роскоши, якобы процветающих и в монашестве, и среди белого
духовенства. Речи, повод которым дает теперь, увы, сам прощенный и
приближенный Дмитрием глава церкви, митрополит Пимен...
Лестница власти, безразлично, мирской или духовной, должна быть
особенно прочной в самой верхней, завершающей ступени своей. Недостойный
князь и - паче того - недостойный пастырь духовный могут обрушить,
заколебав, все здание государственности, поелику народ в безначалии
смятется, яко овцы без пастыря, сильные перестанут сговаривать друг с
другом, слабые лишатся защиты власть имущих, и, словом, язык перестанет
быть единым существом, устремленным к соборному деянию, но лишь рыночною
толпою, где у каждого своя корысть, и едва ли не враждебная корысти
сябра-соперника...