"Андрей Балабуха. Могильщик" - читать интересную книгу автора

солнцу Ксении, а на расстоянии двух десятых мегаметра параллельным курсом
следовал космоскаф.
В рубке царило молчание, наполненное комариным звоном гравитров да
изредка простреливаемое короткими диалогами, состоящими из строго уставных
фраз. Болл и не пытался пробить брешь в немоте, отделившей его от экипажа,
зная, что сейчас это бессмысленно. Может быть, потом...
Дважды Шорак связывался с Базой, и Болл разговаривал с Коттем. Хотя тот
явно поостыл, разговор все же носил несколько натянутый, подчеркнуто
официальный характер. Впрочем, Болла скорее удивило бы обратное. Он знал,
что поймут его не сразу и не все.
На пятые сутки Болл начал маневр расхождения. "Велос" и "мирмеки"
продолжали идти прежним курсом, все ускоряясь, - уже не только за счет
энергии гравитров, но и притягиваемые исполинской массой светила. Космоскаф
же понемногу отставал, не выпуская их из поля зрения локаторов.
Трое в тесной ходовой рубке не сводили глаз с экрана, на котором
медленно таяла в огненном буйстве хромосферы точка последнего рогановского
корабля. Затем Болл передал Наану управление и приказал возвращаться на
Ксению.
- Это славная могила, Айвор, - устало сказал он. За эту неделю он
действительно очень устал. - Лучшая, какую они могли получить...
Ни слова, ни тон их не перекинули даже шаткого мостика между ним и его
молчащим экипажем. Да Болл и не рассчитывал на это. Шорак, прекрасный -
побольше бы таких! - мальчик; Наан, великолепный астрогатор, хотя для
командира и чересчур, пожалуй, горячий, - оба они не могли принять горькой
правоты его решения.
Решения приходят по-разному. Одни рождаются мгновенно, и трудно
сказать, принимаются они разумом или инстинктом. Другие стоят дней и ночей
мучительных раздумий, тревоги, боли - пока наконец откуда-то из глубин
подсознания не начнет медленно, словно стратостат, подниматься, постепенно
оформляясь, то искомое, что можно уже не только сказать, но и претворить в
действие. Но бывают иные решения; чтобы принять их, нужен опыт всей жизни. А
потом они, казалось бы, такие мгновенные, переворачивают эту жизнь,
обрушиваясь на тебя десятикратной перегрузкой, - как при малом пилотаже.
За полвека, отделявшие тощего курсанта Академии Астрогации от нынешнего
шеф-пилота, Болл ни разу не думал, что внутренне готовится подобное решение
принять. Но эта готовность зарождалась и крепла в нем помимо его воли,
неподвластная его сознанию, крепла по мере того, как он постигал свое дело.
В его деле сплавлялись воедино рутина одиноких вахт и непрерывно
давящая тяжесть ответственности за корабль и людей, изматывающее напряжение
десантов, радость встреч и боль расставаний. Это была работа, но не война. И
космос в его бесконечном многообразии миров был не врагом, а постепенно
узнаваемой страной. В этом узнавании не было места древней кровавой
романтике битв и самопожертвования. Потому что жертвовать собой можно только
спасая других. И только тогда, когда другого выхода нет и быть не может.
Нет, не тень одного лишь Вагина стояла сейчас за спиной Болла. Весь
опыт собственной жизни определял его решение. И ему казалось даже, что
плечом к плечу стояли рядом с ним все те, для кого делом и домом стали
черное небо Пространства и серая хмурь аутспейса, люди кораблей, прожившие
такую же жизнь, как и он.
Наан и Шорак - оба, при всей разнице в возрасте, - пока еще были просто