"Театр на Арбатской площади" - читать интересную книгу автора (Могилевская Софья Абрамовна)

Глава седьмая В которой Москва ждет приезда двух знаменитых актрис, Саньку же снедает любопытство

Вскоре после Нового года среди театральной публики Москвы разнеслась молва: из Петербурга на гастроли едут две знаменитости — Екатерина Семенова и мадемуазель Жорж Веймер. Две трагические актрисы. Обе любимицы петербургской публики. Одна, приехав из Франции, так и осталась в России, где выступала эти годы со все возрастающим успехом. Другая же была воспитанницей Петербургской театральной школы. Дочь крепостной девушки Дарьи, Екатерина Семенова уже много лет слыла гордостью русской сцены.

Обе они прибудут одновременно. У той и у другой сонмище почитателей их таланта. Каждая считает себя единственной и непревзойденной. И та и другая собираются пленить своей игрой Москву и упрочить за собой славу, завоеванную в Петербурге.

Лишь только пронесся слух об этом приезде, среди театралов пошли нескончаемые дебаты, споры, разговоры. В театральных ли креслах или в райке, в барских гостиных или на гуляньях, среди военного или служилого люда, и днем и по вечерам, всюду, где собиралась компания истых театралов, возникал спор: кто — Семенова или Жорж? Кому отдать пальму первенства?

Публика разбилась как бы на два враждующих лагеря. Иные лучшей актрисы, кроме Жорж, не видели и не знали. Другие горой стояли за Екатерину Семенову. Только ей отдавали все лавры наипервейшей трагической актрисы.

Именно в начале 1812 года театральная Москва стала свидетельницей этого соперничества. И бой, который завязался между соперницами, явился как бы новым шагом к великой славе российского театра.

Но, кажется, более всех в Москве ждал приезда знаменитостей Степан Акимыч.

Он и говорить теперь не мог ни о чем, кроме как об этих двух актрисах — о Жорж и о Семеновой. Думал, гадал, в каких трагедиях будут они выступать. Хотя труппа французских актеров для дебюта Жорж уже репетировала «Федру» Расина, однако уверенности в том, что та захочет выступить именно в роли Федры, не было никакой.

Степан же Акимыч и не сомневался, что Жорж обязательно покажет Федру, свою самую лучшую роль.

— Всенепременно Федру! Вот увидишь, Санечка, будет она играть Федру. И ты посмотришь ее в подлинном величии трагического таланта. Уж я и ночи перестал спать, все видения одолевают!.. Думаю, вот и еще раз приведется увидеть великую Жорж! Она побывала в нашей столице, в матушке-Москве, в 1809 году. Тогда все головы были помрачены ее талантом. За ее каретой бегали, после каждого антракта так хлопали да кричали, что стены театра, казалось, вот-вот рухнут… Триумф, триумф полнейший!

— А Семенова? Она похуже будет? Анюта давеча говорила — никакого сравнения…

Степан Акимыч даже руками замахал:

— Да ты и не слушай Анюту!.. Ничего она в сем высоком искусстве не понимает. К тому же слишком привержена ко всему французскому. Уж это мне французолюбие! Екатерина Семенова — Звезда! Светлая, роскошная звезда на нашем небосклоне… По мне, так Екатерина Семенова сильнее берет за душу, она чувствительнее Жорж… Как бы тебе сказать, Санечка? Оно, конечно, Жорж — превосходная актриса, ну, прямо тебе говорю — первейшая величина! Но холодновата… холодновата… Заученности в ней много, напевности в голосе тоже чересчур. Я как-то осмелился сказать об этом и был осмеян и обруган без пощады.

Никак не могла понять Санька, кто же из них лучше — Семенова или Жорж? Не могут же быть обе равно хороши! И она, стараясь допытаться, выспрашивала у Степана Акимыча:

— Стало быть, Катерина Семенова получше этой самой Жорж? Нет, вы скажите мне, дедушка, стало быть, она получше будет? Гораздо лучше?

Степан Акимыч и на это замахал руками:

— Что ты, что ты… Как можно такое говорить? Да вот вскоре увидишь и ту и другую, тогда сама рассудишь. Теперь скоро прибудут…

За эти несколько месяцев, которые Санька провела при театре, она всего и наслушалась, и насмотрелась; пожалуй, и правда могла судить о многом сама. Теперь уже не была той желторотой девчонкой, которая смотрела на озеровскую трагедию с высоты райка. Знала всех московских актеров наперечет. Знала, у кого какая роль идет лучше, а какая хуже, во многом понимала толк. К тому же и Степан Акимыч своими рассказами способствовал этому.

И Саньку мало-помалу стало снедать такое любопытство, что и она не могла дождаться дня, когда наконец прибудут петербургские знаменитости.

А тут еще и Анюточка подогревала ее любопытство. Влетит к ним, сесть не сядет, а прямо с ходу начнет:

— Ах, mа chere, ах, mon pere, чего сейчас расскажу!..

И пошла, и пошла сыпать. Конечно, главным образом о Жорж. Ведь все-таки была служанкой у французской актрисы, и, надо думать, все разговоры там вертелись только вокруг Жорж.

— С пяти лет стала актеркой…

Санька ахала:

— Да ведь, поди, еще толком говорить не выучилась?!

— А уж до того красива, до того красива! — продолжала Анюта, всплескивая маленькими ручками. — Высока, стройна, волос черный, глаза блестят… Сам Бонапарт увидел и влюбился… Знаешь, кто есть Бонапарт?

— А то нет?! — Санька даже обиделась. Это прежде она не знала про Бонапарта, а теперь хорошо знает, кто он и что он! — Император французский Наполеон, вот он кто!

Они с дедушкой Акимычем его лютой ненавистью ненавидят. Как придет дедушка из трактира, как начнет про козни этого самого Бонапарта рассказывать, она, Санька, его своими бы руками исколотила, этого самого Бонапарта.

А Степан Акимыч и правда последнее время повадился ходить в ближний трактир, в тот, что по соседству, на Молчановке, разные разговоры слушать. Рассказывал Саньке: «Вот ведь до чего дело дошло — все королевства к своим рукам прибрал да в каждом себя королем венчает. Да что — себя! Всех братьев, всех сестер королями да королевами объявил… Вот он каков, сей узурпатор! И главное, сударушка моя, свои войска все ближе да ближе к нашей границе тянет. Вот в чем главное-то! Как наслушаюсь всех рассуждений про Бонапарта, так веришь ли, сударушка, мороз по коже…»

Санька слушала дедушку Акимыча, и у нее мороз по коже. Анюточка же от этих разговоров двумя руками отмахивалась. Вот пустяки какие! Мамзель Луиза хвалит не нахвалится Бонапартом.

Любезнейший, говорит, властелин… И театр любит. И актеров почитает.

— В Париже на каждый спектакль, когда мадемуазель Жорж играла, хаживал. Но прослышал о сей великой актрисе наш император Александр Павлович, и дал он тайное предписание одному русскому графу, который жил в Париже, сманить эту самую Жорж в Петербург. Сказано — сделано! Народ собрался в театр, ждут выхода Жорж, а она уже катит в почтовой карете прямо к нам… И до того ловко укатила, что никакая погоня за ней не поспела.

Санька повернулась к Степану Акимычу, глазами спросила:

«Так ли дело было?» Тот кивнул:

— Все так, Санечка. Правильно Анюта рассказывает. С ней вместе бежали тогда из Франции в Россию и знаменитый танцовщик Дюпор, а также ее младшая сестра танцовщица Бебель, и еще актер Флорио… Польстились громадными деньгами, какие им сулила дирекция театров. А деньги до того громадные, что ни один наш актер, самый превосходный, таких в глаза не видывал за всю свою жизнь…

— Парадный салоп-то у нее тысячный! Из лучшего собольего меха, — опять вступив в разговор, начала Анюточка. — Одних дорогих турецких шалей с дюжину, а может, и поболе того. Обедает не иначе, как на серебре… А бриллиантами вся усыпана… с ног до головы!

Санька слушала, завороженная, только и успевала вскрикивать:

«Ишь ты!», «Да ну!..», «Надо же…»

Но сердцем она была с другой, с Семеновой. И то, что та была русской и что мать ее была простой крепостной девушкой Дарьей — все влекло Саньку именно к ней, а не к знаменитой француженке, усыпанной с ног до головы бриллиантами и обедающей на чистом серебре.

И, думая о Екатерине Семеновой, представлялась Саньке девушка скромная, тихая, печальная, с голубыми глазами и русской косой, вроде бедной Лизы из Карамзина. И жалела она Екатерину Семенову, и хотелось, чтобы она была на сцене прекраснее, чем гордая француженка, приехавшая из чужой страны загребать тысячные деньги, да собольи салопы, да дорогие бриллианты…

А время шло.

Январь перекатился на вторую половину, а из Петербурга не ехала ни та, ни другая. Уже не любопытство, даже не нетерпение, а страх стал одолевать Саньку: чего они обе тянут? Чего не едут? Хотят дождаться, когда придет великий пост и в театрах прекратятся представления? А вдруг вовсе раздумали и не приедут?

Но вот снова разнеслась крылатая молва:

— Она едет!..

И наконец:

— Она уже здесь!

Это приехала мадемуазель Жорж Веймер. И остановилась она на Тверской улице в доме Салтыкова.

Надо же было такому случиться! Именно Саньке удалось одной из первых увидеть петербургскую знаменитость. Да разве только увидеть…