"Григорий Бакланов. Хороший исход" - читать интересную книгу автора

Корзун, они о чем-то беседуют, обмениваясь улыбками, и судья незаметно и с
интересом разглядывает ее туфли, ее платье, опять очень простое и, видно,
очень дорогое.
Это та сторона женской жизни, где она не чувствует себя уверенно и
нуждается в совете и руководстве.
Адвоката ведет под руку его коллега и, сильно жестикулируя, ему же
объясняет, почему эта его речь ("Ты же знаешь, я ведь не стану... Я в глаза
говорю то же, что и за глаза..."), почему эта его речь приобретает значение,
далеко выходящее за рамки данного процесса.
- Да, да, да, да, да... - со значительно наклоненной головой кивает
адвокат, одновременно не упуская из поля зрения судью, с которой ему надо
переговорить о следующем деле. - Да, да, да.
В коридоре трется еще один адвокат: для мелких дел. Он мал ростом,
лысоват и грустен, пиджак его на локтях блестит. Он уже наслышан, ловя
взгляд, хочет поздороваться, поздравить с успехом, но его не замечают.
Шествие движется мимо, тесня его к стене.
Профессор идет, окруженный экспертами, теперь уже вновь его коллегами.
Он в черном костюме, воротник которого как пеплом осыпан, он совершенно
седой. Дочь со страхом смотрит на красную сквозь серебряную седину кожу его
головы и шеи, хочет и не решается остановить его. А он ничего не замечает,
говорит, говорит громко. Справедливость восторжествовала, он победил,
счастлив и не помнит в эти минуты даже о том, что у него умерла жена. Он
просит всех, кто был с ним в течение этих месяцев, пожаловать к нему. А
правая, опущенная вдоль тела рука его, которой он более трех десятилетий
оперировал больных, трясется все сильней, так что издали видно.
И позади всех, отдельно, идет женщина в потертом черном пальто.
Несколько месяцев назад она знала только, что муж ее умер. И она уже начала
свыкаться, потому что у нее дети и жить надо. Но теперь, после суда и
следствия, она никому не верит. Никому из них, думает она, нет дела ни до
нее, ни до ее детей. Вон они идут все вместе и разговаривают, значит, все
они заодно.
И уже никто никогда не разубедит ее в этом.


1976