"Григорий Бакланов. Карпухин" - читать интересную книгу автора

нас вообще нужно адвокатам защищать? Преступников от народа?" - Никонов не
то чтоб соглашался с нею, но не находил в себе убедительных доводов, чтобы
оспорить. И сейчас, проходя под окнами, он только подумал: "Весело живут!.."
А вот ему, пока они там смеются, предстояло защищать человека. И не на
публике, а с глазу на глаз, при закрытых дверях.
За несколько дней, которые он провел с Карпухиным, Никонов поверил, что
тот невиновен. К этому выводу он пришел вчера и хотел тут же звонить
прокурору. Но у него хватило выдержки отложить до следующего дня. Чтобы
утром на свежую голову обдумать еще раз.
Он лег спать, но заснуть не мог. Рядом, горячая во сне, тяжело дышала
жена. Она кормила грудью второго ребенка и на ночь выпивала по две
поллитровых банки молока с чаем. Пышущая, она оттеснила его на самый край, и
он лежал там, боясь шевелиться. Подушка была ему горяча, отчего-то чесалось
все тело.
Никонов осторожно слез на пол с высокой кровати и в тапочках на босу
ногу, в брюках и в майке вышел в сад. По светлой от луны дорожке он ходил
между яблонями, обняв себя руками за мерзнущие плечи, и мысленно говорил.
Он говорил: "Да, нами совершена ошибка: взят под стражу невиновный. Но
мы должны найти в себе мужество взглянуть правде в глаза, потому что этот
невиновный - человек! И человек, уже переживший многое, уже пострадавший
однажды безвинно".
Он говорил: "Владимир Михайлович! Я понимаю, как трудно отрешиться,
когда все факты как будто бы против. Но они потому только против, что мы их
видим такими. Мы с вами знаем великие примеры..."
Слезы выступали ему на глаза, когда он говорил:
"Перед нами - жизнь! Мы можем вернуть ей смысл и значение, вернуть
человеку веру в справедливость и можем отнять их у него. Ему сорок лет, а он
только недавно женился, ждет первого ребенка. Он хочет честно трудиться. И
вот трагическое стечение обстоятельств. Владимир Михайлович! Не в наших
силах вернуть осиротевшим детям их погибшего отца. Но нашему обществу мы
можем и должны вернуть гражданина!.."
Вздрагивая от волнения, он все быстрей и быстрей ходил по дорожке сада.
Жена, проснувшаяся под утро кормить, увидела его озябшего, бегающего под
яблонями и прогнала в дом. И рядом с ней, горячей, сонной, он согрелся в
постели и уснул. А утром встал с тяжелой головой. Тот взрыв энергии, который
должен был потрясти, разрядился в нем беззвучно. Он чувствовал себя
опустошенным. И подымаясь теперь по лестнице к двери прокурора, Никонов
отчего-то робел.
- Да! - сказал прокурор Овсянников, услышав: "Разрешите?" и стук в
дверь. Потом уже поднял взгляд от бумаг. Вошел Никонов с портфелем, дверь
притворил за собой уважительно.
- Да! - еще раз сказал Овсянников, и это "да" означало: "Слушаю!", хотя
не гарантировало ни в коей мере, что слушать будут долго. И во взгляде его
не было радости оттого, что его оторвали от дел.
Овсянников не задумывался над тем, почему он, в сущности, неприветливо
встречает людей, входивших к нему в кабинет, с первой минуты создавая не
обстановку наибольшего благоприятствования для них, а как бы ставя преграду.
Делалось это инстинктивно, из чувства охранительного, а со временем стало
привычкой потому, быть может, что ни с чем хорошим люди к нему не шли. И
когда человек входил, заранее уже волнуясь и робея, Овсянников воспринимал