"Григорий Яковлевич Бакланов. В месте светлом, в месте злачном, в месте покойном (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

вся комната пахла ею. Он придет, она выложит на блюдо баранью ногу,
обложит ее персиками и грушами из компота, а разрезать мясо большим ножом
будет он сам. И это будет их прощальный вечер.
Весь день она была, как в огне, ничего не ела и не хотелось есть без
него, весь день в радостном волнении. И теперь сидела, ждала. Она так
намоталась за день - и на съемках, и в магазин сбегать, и к хозяйке не
раз, и домой забежать, - что, сморенная усталостью, не заметила, как
задремала. Но, услышав его шаги под окном, вскочила с живостью. Тень от
пола до притолоки встала в дверях. Светил месяц в окно, в спину ей, и она
не сразу сообразила: это была ее тень.


Теперь, если не было режиссера в монтажной, Изабелла садилась в
сторонке, ждала. Фильм уже монтировали, и что-то не ладилось, что-то
вырезали, что-то, говорили, будут доснимать. Ее это не интересовало. Она
ждала увидеть все ту же сцену: проход офицеров. И если позволяло время,
монтажница звала ее, она подсаживалась к монтажному столу. Мелькание,
мелькание, и вот двинулся строй, вздымая известковую пыль. Ремни,
портупеи, погоны, фуражки с кокардами, лица, лица. Его лицо. Крупно. И,
словно захлебнувшись воздухом, сердце пропускало удар, немели щеки. И
звучало в ушах:

Взвейтесь, соколы, орлами,
Полно горе горевать...

Конверт от него наутро, после того как она весь вечер прождала,
принес парнишка лет двенадцати: "Прости, что не сказал, - писал он, -
долгие проводы - лишние слезы. Будет возможность, напишу". С тех пор -
ничего. Иногда она включала телевизор в надежде увидеть его: вдруг
мелькнет. Уверенно говорили, показывая на карту, военные с большими
звездами на погонах. Проносились на бронированных машинах солдаты с
оружием в руках, эти - постарше, у некоторых уже азарт появился в лицах.
Возле разбитого дома горбоносая женщина в платке говорила в микрофон,
опустив глаза, чувствовалось, видеть она не могла того, кому говорит:
"Оставьте нас. Нам ничего от вас не надо". И опять не впервые показывали
этот раскопанный ров, распластанные люди на дне его, а живые, зажав
тряпками носы, ходят по краю, заглядывают вниз. Точно, как на той войне,
которую она знала по фильмам, вот так же после немцев раскапывали рвы, и
живые опознавали убитых.
Он снился ей однажды, стриженный наголо, в белой словно смертной
рубашке, худой такой, что выпирали ключицы. И голова худая, виски
провалились. Он не узнавал ее.
И, напуганная этим сном, она как-то в сумерках зашла на теплый свет
свечей в церковь на углу. Облупленная снаружи, оббитая до красного
кирпича, она ремонтировалась внутри, и женщины со свечами в руках стояли
под деревянным настилом, подпертым столбами. Их освещенные снизу лица,
шепот, запах ладана, сырой штукатурки, растопленного воска... Сквозь
прозрачное колебание нагретого пламенем свечей воздуха глаза батюшки,
казалось, подернуты неземной слезою, но губы сочные, живые, читали
привычной скороговоркой: "...в месте светле, в месте злачне, в месте