"Мертвые незнакомцы" - читать интересную книгу автора (Блэк Итан)

Глава 11

Нельзя было целовать ее. Воорт уговаривает себя остановиться. Уговаривает себя не связываться с ней, пока дело не закрыто. Но доводы рассудка бессильны, он беспомощен перед гормонами. Он спал, когда она разбудила его легчайшим прикосновением к плечу и смущенными словами:

– Должна признаться, мне страшно.

Все еще ночь, и в комнате темно, даже городские огни загорожены задернутыми шторами. Не видно не зги, но когда он отодвигается от нее, пытаясь остановиться, то, даже не видя, чувствует ее взгляд на теле.

Потом ее руки снова тянут его вниз. Ее ноги охватывают его бедра. Шелковая кофточка расстегнута, и он чувствует прикосновение ее груди и собравшейся складками прохладной ткани.

Опьяненный ароматом духов и секса, он входит в нее.

– О, Воорт.

Он переворачивает ее и берет сзади. Ее жар охватывает его. Он наслаждается силой ее мускулов, втягивающих его, сжимающих его внутри ее.

Звонит будильник.

Воорт открывает глаза.

Он – один – лежит на надувном матраце в ее гостиной, и одеяло промокло от пота – только его. Не ее.

Доктор Таун стоит над ним, в глазах – смешинки. Свет включен, шторы задернуты, но в щель пробивается яркий дневной свет.

– Вы говорили во сне, – говорит она.

– И что я сказал?

Она подмигивает.

– Я не разобрала, но, кажется, вам было весело.

Член Воорта так тверд, что невозможно выбраться из-под одеяла, не выдав себя. Воорт все еще глубоко дышит – от возбуждения, но не от удовлетворения. По спине течет пот. В паху влажно, горло пересохло. Ощущение, что они только что занимались любовью, не проходит. Воорт знает, что этого не было, но сон был таким живым, что он чувствует себя так, будто целовал эти губы, проводил руками по этим грудям, плечам, стройной белой шее.

– Лежите-лежите, – говорит Джилл. – Будете яичницу?

– Болтунью, если вы не против.

Она отворачивается – в застегнутой на все пуговички лимонно-желтой шелковой пижаме – и уходит на кухню. Босиком. Хлопает дверца холодильника, лязгает металл – это кастрюля отправляется на плиту разогреваться. Возбуждение начинает спадать.

– В шкафчике есть зубная щетка, даже нераспечатанная, – говорит хозяйка. – Возьмите зеленое полотенце. Если хотите побриться, на верхней полке есть мужская бритва с новым лезвием.

Воорт ощущает укол ревности. Для кого эта мужская бритва?

Через двадцать минут он заглатывает обильный завтрак: яичницу-болтунью с плавленым чеддером и зеленым перцем, пшеничные тосты с маслом, ломтики хрустящего бекона, апельсиновый сок с мякотью и горячий сладкий кофе, вкус которого соперничает с дорогими сортами, столь любимыми Микки.

– Главное – умеренность во всем, в том числе и в умеренности, – шутит она, ковыряя свою – гораздо меньшую – порцию. – Люблю смотреть, как ест мужчина.

От этого интимного замечания у Воорта возникает ощущение, которое он не может стряхнуть, будто они все-таки занимались любовью и он уже близко знаком с контурами и интимными местами ее тела. Очень неловкое ощущение, которое вызывает естественное побуждение наклониться ближе при разговоре, как он наклонился бы к настоящей возлюбленной. Оно вызывает желание коснуться ее шеи – вольность, которую возлюбленная одобрила бы. Оно вызывает ложное и опасное при нынешних обстоятельствах чувство, будто он знает ее лучше, чем на самом деле.

Единственный положительный аспект ситуации в том, что Воорт по крайней мере осознает ее и может держать себя в руках.

– Еще кофе, сэр? – Она определенно кокетничает.

– Спасибо.

– Я не трогала шторы, хотя уже утро. Это правильно, да?

– И на работе тоже не открывайте. Там такие большие окна, что можно увидеть, как вы говорите по телефону. И кстати, о телефоне, – продолжает Воорт, записывая номер на визитной карточке, – позвоните этим ребятам, и пусть они проверят линию. Это просто предосторожность, но, пока они не закончат, да и потом тоже, не говорите о своих планах: куда вы собираетесь и все такое.

– Вам не кажется, что это немного слишком?

– Мы не знаем, с кем имеем дело и как они могут до вас добраться. Постарайтесь не оставаться одна, особенно на улице. Откажитесь от ходьбы после работы, пока не появится ваш сопровождающий. То же самое с плаванием. Безопаснее все время находиться под наблюдением.

– Ужас!

– Это только на время, – успокаивает ее Воорт, но на самом деле он не представляет, сколько может продлиться такое положение вещей. Со своего сотового он звонит на Полис-плаза и договаривается, что в клинику доктора Таун направят полицейского, чтобы «приглядеть за ней сегодня».

– Но нам надо будет обсудить, заслуживает ли она постоянной защиты, – замечает лейтенант, с которым говорит Воорт.

Закончив, Воорт поворачивается к Джил:

– Я попрошу вас не оставаться наедине с новыми пациентами.

– Это уже слишком, – возмущается она.

– Пусть с вами будет медсестра или санитарка. И еще. Вы специалист по тропическим болезням. Вы работаете с опасными вирусами или бактериями?

– Мистер Воорт, мои пациенты приезжают из Заира, Судана, со всей зоны Великого Африканского рифта. – Теперь он снова становится «мистером». – Некоторые болезни, которые они подхватывают, спят в человеческом теле многие дни, даже недели, прежде чем проявиться. Путь от Найроби до аэропорта имени Кеннеди занимает около суток; зараженный человек часто не знает, что болен, пока не оказывается дома, на Пятьдесят четвертой улице.

– Это означает «да».

– Я должна брать анализы. Я должна изучать мазки под микроскопом. Как мне лечить людей, если я не знаю, что с ними?

Воорт хмурится.

– Мы имеем дело с людьми, которые устраивают несчастные случаи, а вы работаете с инфекционными болезнями. Вы не могли бы, скажем, перестать работать, пока мы не разберемся с этим делом?

– Поймите, если я перестану, а кто-то из моих пациентов окажется болен, то без лечения он может умереть за два дня. Не говоря уже о том, что может произойти распространение заразы.

– Так быстро?

Она жует тост: разговор о смертельных вирусах на ее аппетит не повлиял.

– В первый раз я попала на Амазонку, чтобы лечить индейское племя, которое буквально вымирало от обычнейшего гриппа, от которого вы в худшем случае слегли бы дней на десять. Индейцы заразились от корреспондента «Нью-Йорк таймс», который прилетел туда, чтобы «помочь» им. Он чихнул, прикрывшись рукой, а потом, перед тем как сесть в самолет, пожал руку вождю. Через три часа вождь начал чихать, у него поднялась температура. Через два дня температура поднялась у всех. Поймите, мы уязвимы для вирусов, особенно для тех, которых относим к третьему-четвертому уровню биологической опасности.

– Тогда просто поосторожнее в лаборатории, ладно?

– Спасибо, – смягчается Джилл. – И я не рассердилась на вас.

Она смотрит ему в глаза, и Воорт ощущает слабость в коленях, хоть и не вставал.

В восемь утра они едут вниз на лифте. Внезапно кабина, подпрыгнув, останавливается между двадцать восьмым и двадцать седьмым этажами. Воорт слышит шум ударов в шахте. Он нажимает кнопку «Вызов». Нет ответа.

– Возможно, ничего страшного, – говорит он, сам себе не веря, и, склонив голову набок, прислушивается к скрипам и вою в шахте.

Лифт рывком опускается еще на пару дюймов.

– Иногда такое бывает, – говорит Джилл. Она побледнела, но старается не поддаваться страху. – Хотя все должны были починить еще месяц назад. По крайней мере так было написано на доске объявлений.

Они слышат резкий скрип, и что-то тяжелое с силой бьет по крыше лифта с металлическим лязгом.

– Похоже, оно свалилось с высоты нескольких этажей, – замечает Воорт, пытаясь представить себе, что на них случайно уронили гаечный ключ или молоток. Он смотрит на квадрат запасного выхода на потолке и раздумывает, не вынуть ли пистолет. Рука опускается на кобуру.

Но лифт, еще раз вздрогнув, едет вниз.

Возле клиники их встречает полицейский в форме, который говорит, что ему поручено охранять доктора Таун.

Воорт звонит в управление и проверяет личность полицейского. Борясь с еще не совсем развеявшимся чувственным ощущением близости, он едва не поддается нелепому побуждению поцеловать ее на прощание и отправляется домой. Переодевшись, берет «ягуар» и едет в центр. Паркуется в торговой зоне возле Федерал-плаза, закрепив на козырьке знак «Полиция», а на руле – замок.

Нью-Йоркское отделение ФБР расположено в первой башне Всемирного торгового центра. Воорт на лифте поднимается на сорок девятый этаж.

Доктор Таун отдала ему визитную карточку агента, который посещал ее месяц назад и просил отказаться от лечения Абу бен Хусейна.

Ожидая «агента Джека Богдановича» в холле с видом на помещение побольше за оградой, Воорт думает, что все федеральные учреждения, будь то гнездо аудиторов, инженеров или агентов, занимающихся террористами, похожи друг на друга. Гигантское прямоугольное помещение разбито перегородками на закутки, в каждом из которых помещаются письменный стол, агент и пробковый щит с приколотой информацией. Иногда там висит фотография ребенка из дома в Уэстчестере. Иногда – снимок взорванного над Локерби лайнера компании «Пан-Америкэн». Звонят телефоны. Конференц-залы и кабинеты начальства будут по краям, у окон. Все агенты – и мужчины, и женщины – одеты проще, консервативнее и дороже, чем коллеги-детективы, что отражает разницу между федеральной и муниципальной оплатой труда, а также отношение каждого из ведомств к имиджу сотрудников.

– Я Джек Богданович. – К Воорту подходит атлетического вида темноволосый мужчина в сером костюме и полосатой сорочке. У него радушный вид человека занятого, но всегда готового принять посетителя. – Позвольте ваше удостоверение.

Воорт показывает, и Богданович говорит:

– Это ведь вы взяли в прошлом году ту женщину… как ее… «хирурга»? – Богданович морщится – типичная мужская реакция на дело Норы Клей – и уводит Воорта в небольшой конференц-зал во внешнем ряду кабинетов. Воорту не нужно уединение, чтобы задать вопросы, но, вероятно, Богданович не хочет, чтобы посторонний ненароком услышал разговоры сотрудников ФБР.

В зале – прямоугольный стол, вокруг которого расставлены восемь стульев, и пюпитр, на котором маркером написаны цены в долларах и слова «АК-47» и «Автоматы». На боковом столике стоят электрическая кофеварка, небольшая пластмассовая тарелка с пончиками и две пустые коробки из «Данкин донатс».

– Что вас интересует? – спрашивает Богданович, стоя под свисающим с потолка гудящим аппаратом, размерами и формой напоминающим кондиционер. Воздухоочиститель. Сначала архитекторы проектируют здания с неоткрывающимися окнами – для экономии электричества. Потом работающие здесь люди включают комнатные обогреватели, чтобы не мерзнуть из-за кондиционеров, кондиционеры, чтобы охлаждать обогреватели, и очистители, чтобы очищать рециркулированный воздух.

Воорт объясняет, зачем пришел, и спрашивает, нельзя ли взглянуть на бумаги из досье Джилл Таун. Можно было бы сделать официальный запрос – от управления к управлению, – но лучше прийти и спросить самому. ФБР всегда помогает – когда это возможно.

– Кто-то пытался ее убить? – Богданович больше озадачен, чем удивлен.

– Похоже на то.

– Ну, там, где замешан бен Хусейн, никогда не знаешь, что может случиться. Подождите здесь.

Он исчезает и возвращается десять минут спустя в сопровождении седого мужчины, которого представляет как старшего агента.

– Майк Кей, – говорит тот, пожимая руку Воорту.

Воорт повторяет свой рассказ. Слушая его, агенты переглядываются, их брови ползут вверх, когда он доходит до несчастных случаев в Сиэтле и Чикаго. Как и для Микки, для Воорта немыслимо, что ФБР убивает людей. Он лучше рискнет рассказать им все, чем что-то пропустить и позже об этом пожалеть.

Выслушав, агент Кей говорит:

– Это покруче, чем та чушь, что нес мой дядюшка Тони, когда я мальчишкой жил в Индиане. Джек, поболтайте тут с детективом Воортом несколько минут. Дайте мне этот список с именами и номерами карточек социального страхования. Джек, расскажи ему все, что он, вероятно, уже узнал от нее.

Воорт понимает, что агент Кей сейчас пойдет в более защипанное место и позвонит в Вашингтон или возьмет, возможно, имеющиеся в Бюро досье на людей из списка Мичума. Если он что-то найдет, то, в зависимости от своего положения, позвонит в Вашингтон и попросит инструкций или решит сам, делиться ли информацией с Воортом.

– Готов спорить, вы и представить не могли, когда поступали на работу, что будете защищать людей вроде нее, – с неодобрением говорит Джек Богданович, когда стеклянная дверь захлопывается.

– Что вы можете о ней рассказать?

Агент встает, подходит к боковому столику и кладет пончик на бумажную салфетку. Воорт делает знак, что не голоден.

– Наши ребята за границей говорят, что Хусейн подхватил какого-то тропического паразита. Врачи не могут с этим справиться, и болезнь может выбить его на несколько месяцев, полностью вывести из строя. Пот. Лихорадка. В это время Хусейн лежит в лежку. И конечно, не может управлять организацией.

– Откуда вы знаете?

– Мы знаем. А еще мы знаем, что она – специалист по этому червю или жучку, в общем, что оно там есть. Она приезжает с лекарством, которое на время усыпляет эту штуку. И Абу бен Хусейн может работать. Потом зараза просыпается, усиливается, и ему снова нужно лечение. И эта краля тут как тут. Ей кажется, что, если с ним цацкаться, он переменится. Цитировала мне Библию. Любите врагов ваших, и все такое прочее.

– Но где она с ним встречается, если он прячется?

– «Врачи без границ», чтоб их разорвало. Она летит в Хартум, Ливию, Гавану – дюжину мест, где есть лагеря беженцев и где его принимают, и мы ничего не можем сделать. Она проводит там по нескольку недель кряду. В один прекрасный день он просто объявляется там.

– А что она сказала вам, когда вы пытались с ней поговорить?

– А что, по-вашему, она сказала? Ее родители были миссионерами, и у нее бзик на почве благотворительности. И пацифизма. Когда вспыхивает война, таких людей всегда убивают первыми.

– Миссионеры? – Воорт представляет доктора Таун в детстве: маленькая девочка стоит рядом с одетым в черное мужчиной, держащим Библию. У девочки косички. На ней отутюженное белое платьице, блестящие черные туфельки, руки сложены перед грудью. Она где-то в тропиках, под пальмой.

– В Заире, – отвечает агент. – Она выросла в миссии – в абсолютной глуши, если посмотреть на карту. У ее родителей был печальный опыт взаимодействия с ЦРУ, и теперь она не желает слушать представителей власти. Ни нас, ни их.

Воорт просто ждет объяснения.

Богданович говорит, продолжая жевать пончик:

– В конце шестидесятых был такой конголезский руководитель по фамилии Лумумба. Заир тогда назывался Конго. Патрис Лумумба. Он был коммунистом, а в те времена это кое-что значило. ЦРУ помогло свергнуть этого типа. Черт возьми, да все Конго стало бы красным, не сделай они этого. Насколько я понимаю, в какой-то момент отец доктора Таун помог им – дал информацию о людях Лумумбы. Он не понимал, что должно произойти. А произошла настоящая бойня. Когда начались бои, половину его прихожан вырезали. Он целую неделю хоронил тела. А в Заире все равно установилась диктатура. После этого ее отец никогда не слушал ничего, что говорили люди из правительства – любого правительства. Цэрэушники пытались использовать его для получения информации, но он их прогнал. И до последнего дня винил себя за те смерти.

– Откуда вы это знаете? – спрашивает Воорт, думая: «Великолепно, теперь мы можем добавить в это разрастающееся месиво целую страну – Заир».

– Она рассказала, когда посылала меня к черту.

Их прерывает возвращение Майка Кея, несущего пару бумажных папок. Он, похоже, успокоился: как оказалось, ФБР располагает информацией только о двух людях из списка Воорта: докторе Джилл Таун и Алане Кларке из Монтаны. Его облегчение явно связано с тем, что ФБР не будет втянуто в неприятную историю; так, во всяком случае, считает Майк Кей.

– Кларк относился к тому типу людей, кому желаешь несчастного случая со смертельным исходом, – замечает старший агент ФБР.

Воорт просматривает досье.

– Можете вообразить существование связи между организацией бен Хусейна и людьми Алана Кларка?

Пожатие плечами.

– Возможно, продажа оружия, но не более того. Эти ребята из военизированных группировок поддерживают себя, грабя банки или продавая оружие, и никогда не знаешь, кто покупатель, а когда дело доходит до выгоды, они не задают вопросов. Спросите в Бюро по контролю за соблюдением законов об алкогольных напитках, табачных изделиях, огнестрельном оружии и взрывчатых веществах. Они могут что-то знать о торговле оружием.

– Разве нет закона, который вы могли бы использовать, чтобы не позволить ей лечить бен Хусейна? – спрашивает Воорт.

– Никто не может доказать, что она его лечит, и никто не доказал, что он стоит за терактами. Мы знаем это, но фактов предоставить не можем, а они требуются, чтобы арестовать ее как соучастницу по закону о терроризме.

В досье нет ничего полезного. К одиннадцати часам Воорт уже задал вопросы в Бюро АТО – еще одно всплывшее в расследовании правительственное учреждение – и теперь ведет «ягуар» через мост Джорджа Вашингтона в Нью-Джерси, где поворачивает на север вдоль парка «Пэлисейдс» – в Вест-Пойнт.

Ему не просто примирить противоречивые чувства к Джилл Таун, с которой он едва знаком: отвращение из-за ее готовности лечить кое-кого из пациентов – и восхищение ее храбростью, ведь она может заболеть сама, помогая иностранцам. Влечение к ней усиливается еще больше, приходя в столкновение с его профессиональным суждением.

«Мы всё воспринимаем по-разному. Она врач и должна лечить всех, кто к ней обращается, а я полицейский и должен арестовывать убийц, хоть и знаю, что их могут освободить. Потому что такова инструкция. Сколько раз я брал их с поличным и вместо того, чтобы пристрелить, надевал наручники, зная, что адвокаты, возможно, их вытащат?»

Воорт пытается сосредоточиться на профессиональных вопросах и вспомнить, что известно о смерти Мичума, но информация уже охватывает такую обширную область, такие широкие массы людей и такой круг теорий, что неясно, как к этому всему подступиться. А в глубине души живет тревога за Джилл Таун. Он звонит ей на работу и узнает, что пока у нее совершенно обычный день и что полицейский оказался полезным, развлекая перепуганных детей в приемной разными историями.

Воорт ощущает укол ревности к оказавшемуся полезным полицейскому.

Микки уже должен бы приземлиться в Сиэтле.

Территория Военной академии сухопутных войск в Вест-Пойнте, где Воорт в последний раз был на выпуске Мичума, занимает пятнадцать тысяч акров на западном берегу реки Гудзон недалеко от горы Сторм-Кинг, ниже развалин Форт-Патнама, где служившие в Континентальной армии предки Воорта сражались с подошедшими из Форт-Ли британцами. Поскольку Воорты по-прежнему живут и хозяйничают на фермах в долине реки, в детстве он с родителями часто посещал городки, парки и форты на берегах Гудзона.

Однако главное его воспоминание о Вест-Пойнте оживает, когда Воорт пешком выходит на плац, в тень готической Кадетской капеллы. Он вспоминает Мичума в день окончания академии – среди моря курсантов на этом поле. Мичум подбрасывает шапку в воздух. Сотни белых шапок подхвачены свежим ветром долины Гудзона.

Воорт не предупредил о своем приезде, поскольку не был уверен в реакции академической бюрократии на полицейский запрос по телефону. «Иногда, – говаривал отец, – лучше предупредить источник о своем приходе, чтобы он мог подготовиться. Но в иных случаях неожиданный визит приводит к результатам, каких иначе можно и не добиться».

Воорт спрашивает у проходящего мимо курсанта, как добраться до кабинета начальника академии – человека, отвечающего, как когда-то сказал Мичум, за военную сторону жизни курсантов.

Воорт попадает в большой уютный кабинет. Бригадный генерал Рэндольф Пратт, видимо, приближается к пенсионному возрасту, но все еще крепок, с широкой грудью, коротко остриженными седыми волосами и острым взглядом голубых глаз. В голосе, когда он представляется, звучит намек на юго-западный акцент. Он внимательно изучает полицейское удостоверение Воорта и внимательно слушает, пока Воорт объясняет, что один из выпускников академии был убит в Нью-Йорке.

– И вы считаете, что это связано с академией? – хмурится генерал. У него хриплый голос заядлого курильщика. – Но по вашим словам, он закончил обучение девять лет назад?

– Мы пытаемся восстановить его жизнь после выпуска, чтобы понять, во что он впутался потом. Мой напарник посетит Форт-Брэгг – последнее место службы Мичума. Другие детективы беседуют с друзьями и родственниками Мичума, – лжет Воорт, – отслеживая множество нитей.

– Весьма основательно, – замечает бригадный генерал; это и констатация, и вопрос.

Он сидит в кожаном вращающемся кресле за массивным дубовым столом, справа от которого установлен бюст окончившего Вест-Пойнт генерала Дуайта Эйзенхауэра, а слева – еще одного выпускника, генерала Роберта Ли. Пресс-папье в виде медной БМП «Брэдли». На полу – толстый восточный ковер в красно-синих тонах.

– Подарил один кувейтский друг – после того, как мы их выручили, – объясняет генерал. – Меня удивляет, – добавляет он, готовый защищать репутацию академии, – что полиция Нью-Йорка может сосредоточить такие людские ресурсы на одном деле. Если только здесь нет чего-то еще, чем вы могли бы поделиться.

Этот человек явно привык получать ответы на свои вопросы.

– Его смерть может быть связана с еще тремя убийствами. И в детстве он был моим лучшим другом.

После паузы бригадный генерал выражает Воорту сожаление; очевидно, он вспоминает свою потерю – какого-то близкого человека. Потом наклоняется над интеркомом и просит секретаря найти документы о бывшем курсанте по имени Мичум Киф, выпуск девяносто второго года.

– Меня тогда здесь не было, – говорит генерал, пока они ждут. – Но кое-кто из профессоров остался. Возможно, они что-нибудь вспомнят.

Но сначала, разумеется, генерал должен проверить дело Мичума и убедиться, что в нем нет ничего, способного поставить армию или академию в неудобное положение. Очевидно, все в порядке. Очевидно, если Мичум и был гомосексуалистом, в досье этого нет.

– Хорошие оценки. Он был эдаким компьютерным гением. Получил превосходные рекомендации, особенно от полковника Джона Шески, который не так давно уволился. Посмотрим, что еще, – продолжает генерал, просматривая информацию. – Спортсмен средний. Значит, он был чертовски хорош, потому что здесь собираются лучшие. Закончил двадцать первым в выпуске. Никаких проблем с дисциплиной. Хороший курсант.

– А что преподавал Джон Шеска?

– Тактику. Но, как я упоминал, он уволился.

– С кем из оставшихся я мог бы поговорить о Мичуме?

Чтобы все устроить, потребовалось всего несколько минут и один телефонный звонок от генерала. Из трех преподавателей, которые обучали Мичума и остались в академии, один, как выяснилось, переехал в Вашингтон, другой болел гриппом, хотя и предложил Воорту заглянуть к нему домой, в кампус. Третий, полковник Марк Джакс, очевидно, сейчас на Трофи-пойнт – знаменитой аллее, откуда открывается замечательный вид на реку Гудзон.

– Во второй половине дня он обычно рисует. Но мы связались с ним по сотовому. Он ждет вас. Удачи.

Воорт выходит из кабинета и идет по кампусу. День клонится к вечеру, занятия закончены. Деревья стоят в золоте, спортивные площадки кишат курсантами – потными, в серых шортах, – играющими в американский или европейский футбол или занимающимися гимнастикой. Воорт проходит мимо квартиры начальника академии, главного зала, минует лужайки и сады, казармы Макартура. В конце концов он добирается до Трофи-пойнт, извилистой аллеи, вдоль которой установлены каменные скамьи и трофейные пушки.

Недалеко от начала аллеи он видит человека, сидящего у мольберта на маленькой табуретке.

Полковник Джакс оказывается ветераном трех войн – во Вьетнаме, Ираке и холодной, – вдовцом, который по утрам преподает стратегию ведения боя, а по вечерам пишет, судя по увиденному Воортом, вполне приличные пейзажи. Он выглядит мощным, но при этом странно изящным. Покрытая пятнами краски блуза, возможно, самая анархическая часть его одежды. Она покрывает колени, как фартук. Застывшая поза, короткие курчавые волосы и даже прямоугольные стекла очков в серебряной оправе придают ему какой-то геометрический вид, резко контрастирующий с мягкими, спокойными речными сценами на полотне: парусные шлюпки на фоне осенних гор.

– Я хорошо помню Мичума. На самом деле мы познакомились еще до того, как он поступил в академию, – на ежегодной службе в память морских пехотинцев, погибших во время взрыва в Бейруте. У меня там погиб племянник. У Мичума – брат Ал. Этот курсант мне нравился. Серьезный. Думающий. Мы с женой – она еще была жива – несколько раз приглашали его на обед. Он собирался стать кадровым офицером. Меня удивило, что он бросил службу.

– Люди меняются, – замечает Воорт.

– Не такие, как этот курсант, – отвечает полковник. – Наверное, что-то случилось, раз он ушел.

– Мичум был гомосексуалистом?

Полковник явно удивлен.

– Так вот что с ним случилось?

– Я только спрашиваю, – говорит Воорт.

– Знаете, с кем вам на самом деле надо о нем поговорить? – замечает полковник. – С Джоном Шеской. Мичум боготворил его. Они проводили много времени вместе. Для Мичума Шеска был героем.

– Кто такой Джон Шеска? – спрашивает Воорт, притворяясь, будто впервые слышит это имя.

– Настоящий герой. Вьетнам. Ирак. Он обладал редким сочетанием талантов. Гений на поле боя. Гений в аудитории. По-моему, отсюда его перевели в Пентагон.

– Он по-прежнему там?

– Не знаю.

– Что он преподавал? – На этот вопрос Воорту уже ответил бригадный генерал, но существует правило: всегда задавай один и тот же вопрос разным людям и смотри, будет ли ответ тем же самым.

Полковник наносит немного краски на полотно, от чего солнечные лучи становятся более оранжевыми.

– Науку побеждать, – говорит он. – Это был специалист по ОУ, настоящий специалист.

– ОУ? – переспрашивает Воорт.

– Простите. Привычка к сокращениям – забываешь, что другие люди их не знают. ОУ означает «оценка угрозы», – объясняет полковник, – сбор и анализ информации. Собрать информацию легко. Труднее понять, что с ней делать. Это и наука, и искусство. Угроз много, но какие из них принимать всерьез? Какие окажутся смертельными? С кем из потенциальных врагов придется драться?

– Это могло бы пригодиться и в полиции, – замечает Воорт, чувствуя, как учащается пульс в виске.

– ОУ, – продолжает полковник, качая головой, – требует настоящего таланта. Угадал – и встречаешь войну во всеоружии. Спасаешь тысячи жизней. Израильтяне расстреливают египетские военно-воздушные силы раньше, чем те успевают хотя бы оторваться от земли. Во время операции рейнджеров в 1993 году сомалийцы прослушивают наши радиочастоты. Не угадал – и случается Перл-Харбор или французы перед Второй мировой войной строят линию Мажино, вбухивая все средства в неправильную стратегию.

– А более современные угрозы? – спрашивает Воорт (пульс теперь стучит где-то в горле). Разрозненные факты начинают связываться; он напоминает себе, что нельзя спешить с выводами, но, слыша себя со стороны, знает, что наконец нащупал точку пересечения всех разнообразных историй, услышанных за последнюю неделю. – Где враги теперь, раз холодная война закончена?

Полковник откладывает кисть, поворачивается и, несмотря на перемазанную красками блузу, кажется лектором в аудитории.

– В наше время угрозы стали мельче, но смертельнее. Сейчас нас беспокоит не Россия, не нападение целой армии. Современная угроза – это один-единственный человек с бомбой, начиненной вирусами сибирской язвы, в подземке. Незначительная страна, где нет даже мощеных дорог, покупает ядерную боеголовку. Профессор, который ни разу в жизни не делал зарядку, не носит «АК-47», но одна его химическая формула может уничтожить Лос-Анджелес. Угрозы менее очевидны, последствия более ужасны. Один-единственный человек может причинить стране огромный ущерб. Раньше такого не было.

У Воорта сухо в горле.

– И именно полковник Шеска, кумир Мичума, был лучшим в оценке угроз, – говорит он.

– Именно этому он учил, – отвечает полковник Джакс, снова берясь за кисть и нанося краски на лично им сотворенную вечернюю реку. – И именно этим он занимался.

– Враги, о которых вы упоминали… современные… – Воорт смотрит на Гудзон: по нему его предки плавали на парусных судах, сражаясь с британцами за свободу, чтобы потом поступить в колониальную милицию ради безопасности, – больше не за границей. Они здесь. Прямо в нашей стране.

Полковник отрывается от картины, его глаза блестят.

– Я знаю, но скажите это борцам за гражданские права, – говорит он. – Вы читали «Дневник Тернера»?[10] Там подробно описывается, как сделать бомбу из удобрений, а потом кто-то это читает и взрывает федеральное здание в Оклахома-Сити. Свобода слова? Или что-то похуже? Вы правы, мистер Воорт. Очень многие военные считают, что следующее сражение состоится здесь, в США. Как справиться с угрозами, которые уже здесь? Где граница? Скажите мне, где в свободном обществе проходит граница между правом легально говорить самому и правом навеки заткнуть другого человека?

– Я полицейский, а вы военный. Не нам отвечать на этот вопрос.

Полковник склоняется над палитрой, выбирая краску.

– Вы правы. – Что-то в его тоне тревожит Воорта. – Правила устанавливают другие. Мы только следим за их соблюдением.

Воорт оставляет полковника рисовать и идет по берегу Гудзона к машине. Ветер со стороны горы Сторм-Кинг усиливается. Деревья гнутся. Листья летят в лицо. Река сердито бурлит, и парусные шлюпки торопятся под защиту маленьких гаваней на восточном берегу.

В канцелярии начальника академии Воорт в очередной раз начинает расспросы, надеясь связаться с полковником Джоном Шеской, бывшим преподавателем Мичума. Начальник размышляет, потом просит секретаршу поискать информацию.

Она появляется через десять минут.

– Похоже, он уволился из армии два года назад. Мичум ушел примерно в это же время.

Стараясь выглядеть профессионально и не более того, проявлять умеренное любопытство и не более того, Воорт спрашивает, нет ли у них нового адреса или номера телефона экс-полковника. Ничего не известно. Воорт спрашивает номер карточки социального страхования. Это конфиденциальная информация. Воорт спрашивает армейский идентификационный номер, последнее место службы или полное имя, включая второе имя или его первую букву. Пожалуйста, записывайте.

– Последним местом службы – года два назад – был Высший военный колледж морской пехоты в Квонтико. Потом он уволился.

– Проверьте ветеранские организации, – советует генерал Пратт. – У них есть подробные списки адресов. И Администрацию по делам ветеранов. Когда человек увольняется, сведения автоматически поступают к ним.

Воорт благодарит и уходит. Он пересекает плац, направляясь к главной стоянке, где оставил «ягуар», когда звонит сотовый телефон.

– Ты не поверишь, что я тут узнал. – Несмотря на плохую связь, голос Микки слышен достаточно отчетливо.

– Ты в Сиэтле? – Воорт замечает идущих в его сторону курсантов; до них около двадцати футов.

– В городе кофеен и дождя.

– Кажется, я знаю, что ты обнаружил, но это разговор не для сотового. Перезвони мне минут через десять, – говорит Воорт, собираясь за это время найти телефон-автомат.

– Ага, пора выпить еще кофе латте, – хмыкает Микки. – Если так пойдет и дальше, я смогу лететь без всякого самолета. Полечу сам – на кофеине.

Воорт заканчивает разговор и находит телефон-автомат в стороне от стоянки. Через несколько минут Микки перезванивает ему на сотовый и диктует номер телефона-автомата в Сиэтле.

– Ладно, Кон, так что я, по-твоему, узнал?

– Что наш инженер, который никогда не интересовался политикой и никогда не путешествовал, занимался чем-то опасным, но это не было связано с другими жертвами.

– В сущности, открылось совершенно новое направление. Все это дело постоянно расширяется, и так без конца. С меня шампанское, дружище. Ты был прав. Сначала я поговорил с его женой. По ее словам, это был настоящий ангел. Поговорил с соседями. Они сказали, что его можно было называть мистер Счастье. Он наряжался клоуном и развлекал детей. Приносил сандвичи с тунцом из «Ансельмо фудз», где он работал, на кухню Армии спасения. Потом я отправился к нему на работу, в чертову продовольственную компанию. Так? Всего один взгляд на мой значок – пусть и нью-йоркский, – и не успел я опомниться, как оказался в кабинете президента. Он в ужасе. Рядом – юрист. Они клянутся, что не имеют к этому никакого отношения. Они все время ждали, что кто-то появится. Они полагали, что на самом деле ничего не произошло, поэтому не собирались сами вылезать с информацией, но если бы кто-то объявился, они сказали бы правду.

– И что за правда?

– Крепко стоишь на ногах? Они называются продовольственной компанией, но на самом деле это всемирный конгломерат с чертовой прорвой подразделений. И то, где работал он, не имело никакого отношения к продовольствию. Отделение, в котором работал Лестер, занималось химическими исследованиями для министерства обороны. Противоядия на случай отравляющих химических атак. И это отделение должны были продать какой-то французской компании – со всеми потрохами, включая персонал. Наш парень собирался перебраться в Париж.

– С информацией.

– Именно. Он не имел права, поскольку подписывал соглашение о неразглашении, как и все остальные инженеры, но после его смерти они просмотрели его бумаги – кстати, уже упакованные для переезда – и нашли всякую всячину, которой там не должно было быть. Схемы. Формулы. Всякая совершенно секретная мура. Тем временем французы отказываются от покупки. Очевидно, они знали, что он привезет с собой. Ему, наверное, наобещали с три короба, когда он переберется в Париж.

Стоя в телефонной будке, Воорт видит, что вроде бы те же самые курсанты, которых он встретил на плацу, снова идут в его сторону. Они останавливаются возле будки, словно ожидая, когда освободится телефон.

– Французская компания – это не так уж плохо. – Воорт уже тянется к кобуре, но замечает, что эти курсанты выглядят постарше тех. – По крайней мере не враги. В отличие, скажем, от какой-нибудь иракской компании.

– В том-то и дело, Кон. Французская компания ведет дела со всякими людьми, с которыми гражданам США запрещено торговать, с людьми, которым было бы весьма интересно узнать, для какого именно химического оружия армия разрабатывает противоядия.

Один из курсантов что-то говорит другому, и оба хохочут. Второй курсант опирается рукой о стекло будки. Движение вроде бы случайное, но провокационное. Оно означает «вылезай отсюда».

Воорту очень не хочется поворачиваться к ним спиной. Он продолжает:

– Но люди, с которыми ты говорил, наверное, представляли, что с Лестером Леви что-то нечисто. В Чикаго, да и к Джилл ФБР или полиция заходили и предупреждали о проблеме.

– Она уже Джилл, да? Не доктор Таун?

– По-моему, ты все равно понимаешь, о ком я.

– В компании уверяют, что никакого расследования по делу Лестера Леви не было, и, откровенно говоря, я не думаю, что они врут – уж больно сильно там все струхнули. Впрочем, можно проверить. У Леви приключился сердечный приступ. Французская компания вышла из игры. Украденные материалы нашли в его вещах, и в «Ансельмо» решили считать это промахом, а не нарушением. Зачем признаваться правительству и рисковать отношениями? Они повысили требования к службе безопасности. Установили новые правила для персонала. И решили: если вдруг появится следователь, сразу же рассказать все, что знают, в противном же случае – молчать. В конце концов, Леви умер, допросить его нельзя, а украденная информация, по их сведениям, в другие руки не перешла. Не было ни препятствия правосудию, ни опасности – ничего, в чем их можно было бы обвинить, если они не солгали при прямых вопросах. По их словам, они чисты.

«Н-да, – говорю, – все чистенько. Как вы можете быть уверенными, что он не передал информацию и в следующий раз у наших солдат в Ираке, Иране или Корее не откажут химические противоядия и они не посинеют, а глаза не вылезут из орбит?» Но этих трусов интересовало только одно: рассказал ли я уже о Леви военным? Я сказал, что позвоню им завтра. Так что сегодня ты еще можешь сделать это сам.

Курсант резко стучит по стеклу будки и указывает на запястье, изображая раздраженный вопрос: «Сколько ты еще будешь занимать телефон?»

Микки говорит:

– Поскольку ты знал, что я найду, ты там, случайно, не вычислил, кто его убил?

Воорт смотрит на трубку. Провод, маршрут для разговора, тянется из этой будки в телефонную систему округа Патнам. Направленный микрофон, нацеленный на стекло, может перевести колебания человеческого голоса о стекло в слова. Человек, умеющий читать по губам, наблюдая в бинокль, может «услышать» сказанное.

Джилл несколько дней назад говорила о паранойе.

«Но если я имею дело с какой-то разведывательной организацией, то в их распоряжении есть все эти средства».

– Я позвоню тебе вечером, – говорит он Микки. – Сообщи, где тебя найти.

– Не можешь говорить?

– Не уверен.

– Ну, ладно. Отправляюсь в Массачусетс, – говорит Микки. – Набираю мили по программе поощрения часто летающих пассажиров. Кон, ты считаешь, что Мичум был связан с теми, кто убил этих людей? Что он был одним из них, но передумал?

– Я не хочу никому навредить, – сказал тогда Мичум.

«Мичум не работал в фирме по подбору кадров, – говорит себе Воорт. – Вот почему я не могу ее найти. Я почти не сомневаюсь, что он каким-то образом сошелся с убийцами. Может быть, сначала он не понимал, чем занимаются его друзья. Но начал подозревать».

Оценка угрозы? Или устранение угрозы?

Сейчас, по телефону-автомату, Воорт говорит только:

– Кто-то наблюдал за Леви. Возможно, сейчас они наблюдают за тобой.

«Как эти курсанты наблюдают за мной».

Но курсанты не идут следом, не заговаривают с ним, даже не смотрят ему вслед, когда он уходит к машине. Оглянувшись, Воорт видит, что один из них зашел в телефонную будку, а другой, стоя спиной к Воорту подбрасывает в воздух резиновый мяч.

По дороге в город Воорт внимательнее, чем обычно, разглядывает другие машины в зеркале заднего вида.

Надо найти Джона Шеску. Он вполне может оказаться отправным пунктом.

И снова в памяти звучат слова Мичума, сказанные в баре неделю назад: «Я не хочу никому навредить».

Уже на мосту Джорджа Вашингтона Воорт спрашивает себя, чувствуя тошноту: «Кого еще они планируют уничтожить? Потому что они, несомненно, не остановятся. Кого еще они теперь сочтут угрозой? Микки? Джилл? Меня?»

Каждый год множество копов погибает в результате несчастных случаев.

Каждый год, без исключения.