"Константин Сергеевич Бадигин. На затонувшем корабле " - читать интересную книгу автора

страны. Поодаль, на другом берегу реки, высится здание фондовой биржи, еще
дальше - старый госпиталь из красного кирпича с двумя остроконечными
башенками. Налево - обширный замковый пруд. О-о! С ним связано столько
легенд... Направо - заводские трубы, такие знакомые, будничные. Внизу, почти
у стен замка, несет свои воды медлительный Прегель.
Но днем все выглядело иначе. Увы, королевский замок был окружен
развалинами, одними развалинами. Многие улицы с узкогрудыми, словно
игрушечными, домами превращены в мертвые камни. Да и замок пострадал
немало... А спокойные воды Прегеля по ночам отражают огненные языки пожаров.
Нахлынули воспоминания о многочисленных друзьях, приобретенных за
долгую жизнь и погибших один за другим в дни войны, - они прошли вереницей
перед глазами.
Профессор тяжело вздохнул и медленно побрел дальше.
Для всех окружающих он был правоверным нацистом. Одним из первых
кенигсбержцев Хемпель вступил в национал-социалистскую партию, казалось, был
предан ей, искренне верил каждому слову фюрера. Верил в превосходство
германской нации и, конечно, не сомневался в победоносном завершении войны.
Поэтому он препятствовал вывозу из Кенигсберга музейных ценностей. "Во время
войны все может случиться в дороге; на глазах в Кенигсберге будет надежнее".
Так думал доктор Хемпель, пока советские войска не перешагнули прусскую
границу. А сейчас Кенигсберг в мешке, и русские стоят на подступах к городу.
В начале апреля сквозь все заграждения проникли слухи о разгроме
хельсенсбергских дивизий. Это было неожиданно и страшно. А слухи все ползли
и ползли, пробираясь во все уголки осажденного города.
О поражении немецких войск шептались в бомбоубежищах, в конторах, в
затемненных квартирах, при встречах со знакомыми на улицах.
В последние дни профессор приходил домой как гость: пообедает,
обменяется с женой несколькими словами и снова в королевский замок, ближе к
своим сокровищам. Ночевал он в одной из полуподвальных комнат с низким
облупившимся потолком, среди картин, запечатлевших победы крестоносцев,
среди рыцарских доспехов и гипсовых статуй великих магистров - прежних
владельцев замка.
Воздух здесь затхлый, отдает плесенью. Это понятно: замок не
отапливали, пахло мышами и нафталином. Сегодня было особенно холодно, и
профессор никак не мог согреть озябшие руки. Поеживаясь, он уселся в
старинное кресло, на котором когда-то сиживали и прусские короли. Раньше это
выглядело бы почти святотатством, но что делать, времена изменились.
Чтобы согреться, доктор Хемпель вскипятил воду в электрическом чайнике
и, потягивая малиновый отвар, вспомнил о своем интересном открытии.
Орденский склеп. Человеческие кости на полу. Рыцарь в старинных доспехах, с
рыжей бородой снова и снова возникал перед глазами. И, как часто бывало с
Хемпелем, вдруг отодвинулось все сегодняшнее, близкое. В памяти всплывали
загадочные истории и легенды о Кенигсбергском замке... Отсчитывая минуты,
медленно ползла по циферблату стрелка часов.
"Хватит! - профессор очнулся, возвратясь из далекого похода в
историю. - Надо отвлечься".
Посмотрев на часы, он включил приемник: кенигсбергская станция
работала. Передавалась Седьмая симфония Бетховена. Чем-чем, а классической
музыкой горожан угощали вдоволь.
Как всегда, он с удовольствием слушал музыку. Дирижировал оркестром его