"Алексей Бабий. И.-С.Бах, враг народа" - читать интересную книгу автора

Бах узнал, что он, несомненно, фашист, потому что у него имя и фамилия
фашистские, и что он подавал сигналы "раме", разложив портянки якобы для
просушки, и что он пробрался в политруки, чтобы вести фашистскую пропаганду.
Иоганн говорил, что он сибиряк в третьем поколении, что имя получил от
деда, ссыльного поляка и юмориста, и что папаня его и сейчас живет в
Красноярске: запросите, проверьте. Иоганн говорил также, что если уж с ним
тут вышло какое-то недоразумение, пусть Король хотя бы передаст
выталкиватель для "Максима". Максим у них капризный, а через час атака, не
дай бог патрон заклинит, а выталкиватель только один - и у него, у Баха: кто
ж знал, что он к атаке не вернется; и вообще, может быть, сначала пусть
сходит в атаку, а уж потом его арестовывают. Столько рвался на фронт, пару
месяцев повоевал - и нате!
Пока они препирались, началась артподготовка, и стало ясно, что
выталкиватель до батальона не дойдет. Бах обозлился и перестал отвечать на
вопросы, но вопросов больше и не было: особисты, захватив с собой
арестованых, бегом бросились в тыл. Они бежали километров двенадцать, и все
это время Бах пытался убедить Короля, что это НАШЕ наступление, но убедить
не смог и с тех пор не испытывал к Королю никаких чувств, кроме презрения.
Король тоже про него, казалось, забыл: месяца два Бах просидел в подвале, и
на допросы его почти не вызывали.
Поначалу Бах ничего не подписывал, поскольку считал арест ошибкой и
надеялся на то, что все образуется само собой. Потом надежды изчезли, но
остались слова капитана Филина, который в подвале был признанным лидером:
"Не подписываи ничего! Подпишешь - расстреляют!". А теперь и подавно: со
своей жизнью Бах давно уже простился, никаких желаний у него не было, горсть
пшеницы он съедал с трудом, а когда стрелок вызывал его на оправку, то
слышал в ответ только вялое "А пошел ты...": оправляться было нечем. Бах
медленно умирал, или даже умер. Умирало в пеллагре его тело, с которого
сухая кожа сыпалась, как перхоть. Умирали его мысли и ощущения. Поэтому Бах
равнодушно смотрел и на Короля, и на его коллекцию "указок" (шомпол,
вентиляторный ремень, резиновыи шланг и прочие прелести). Месяц назад Бах
содрогался, видя людей, допрошенных Королем: кожа на спине и ниже у них была
черная, вздувшаяся. Сейчас шомпол вряд ли добавил что-нибудь к его
ощущениям.
Ввели здоровенного, чуть не вдвое выше Короля, красноармейца. Взяли
его, видно, недавно: еще румянец был во всю щеку.
- Ну, - сказал Баху Король, - узнаешь своего сообщника?
Иоганн покачал головой.
- А ты, Пилипенко? - обратился Король к красноармейцу.
- Ни! - испуганно сказал Пилипенко.
- Ладно. - сказал Король и снял со стены резиновый шланг.
- Сымай штаны!
- Ни! - как-то по детски сказал Пилипенко.
- Сымай, говорю! - и Король подошел поближе.
- Ни! Ни! - повторял Пилипенко, вцепившись руками в штаны и не сводя
глаз со шланга.
- Ни, ни. - передразнил его Король. - Ломается, как целка.
И ударил Пилипенко по рукам. Пилипенко, неожиданно для всех, да,
наверное и для себя, сильно толкнул его в грудь. Король, смешно вращая
руками, полетел спиной вперед, сбил стол, перевернулся, а Пилипенко бросился