"Исаак Бабель. Одесские рассказы" - читать интересную книгу автора

прошел в кухню, где на земляном полу билась маленькая тетя Песя. "Полтора
жида" сидел на стуле и махал руками.
- Хулиганская морда, - прокричал он, увидя гостя, - бандит, чтобы земля
тебя выбросила! Хорошую моду себе взял - убивать живых людей...
- Мосье Тартаковский, - ответил ему Беня Крик тихим голосом, - вот идут
вторые сутки, как я плачу за дорогим покойником, как за родным братом. Но я
знаю, что вы плевать хотели на мои молодые слезы. Стыд, мосье
Тартаковский, - в какой несгораемый шкаф упрятали вы стыд? Вы имели сердце
послать матери нашего покойного Иосифа сто жалких карбованцев. Мозг вместе с
волосами поднялся у меня дыбом, когда я услышал эту новость.
Тут Беня сделал паузу. На нем был шоколадный пиджак, кремовые штаны и
малиновые штиблеты.
- Десять тысяч единовременно, - заревел он, - десять тысяч
единовременно и пенсию до ее смерти, пусть она живет сто двадцать лет. А
если нет, тогда выйдем из этого помещения, мосье Тартаковский, и сядем в мой
автомобиль...
Потом они бранились друг с другом. "Полтора жида" бранился с Беней. Я
не был при этой ссоре. Но те, кто были, те помнят. Они сошлись на пяти
тысячах наличными и пятидесяти рублях ежемесячно.
- Тетя Песя, - сказал тогда Беня всклокоченной старушке, валявшейся на
полу, - если вам нужна моя жизнь, вы можете получить ее, но ошибаются все,
даже бог. Вышла громадная ошибка, тетя Песя. Но разве со стороны бога не
было ошибкой поселить евреев в России, чтобы они мучались, как в аду? И чем
было бы плохо, если бы евреи жили в Швейцарии, где их окружали бы
первоклассные озера, гористый воздух и сплошные французы? Ошибаются все,
даже бог. Слушайте меня ушами, тетя Песя. Вы имеете пять тысяч на руки и
пятьдесят рублей в месяц до вашей смерти, - живите сто двадцать лет.
Похороны Иосифа будут по первому разряду: шесть лошадей, как шесть львов,
две колесницы с венками, хор из Бродской синагоги, сам Миньковский придет
отпевать покойного вашего сына...
И похороны состоялись на следующее утро. О похоронах этих спросите у
кладбищенских нищих. Спросите о них у шамесов из синагоги, торговцев
кошерной птицей или у старух из второй богадельни. Таких похорон Одесса еще
не видала, а мир не увидит. Городовые в этот день одели нитяные перчатки. В
синагогах, увитых зеленью и открытых настежь, горело электричество. На белых
лошадях, запряженных в колесницу, качались черные плюмажи. Шестьдесят певчих
шли впереди процессии. Певчие были мальчиками, но они пели женскими
голосами. Старосты синагоги торговцев кошерной птицей вели тетю Песю под
руки. За старостами шли члены общества приказчиков евреев, а за приказчиками
евреями - присяжные поверенные, доктора медицины и акушерки-фельдшерицы. С
одного бока тети Песи находились куриные торговки старого базара, а с
другого бока находились почетные молочницы с Бугаевки, завороченные в
оранжевые шали. Они топали ногами, как жандармы на параде в табельный день.
От их широких бедер шел запах моря и молоке. И позади всех плелись служащие
Рувима Тартаковского. Их было сто человек, или двести, или две тысячи. На
них были черные сюртуки с шелковыми лацканами и новые сапоги, которые
скрипели, как поросята в мешке.
И вот я буду говорить, как говорил господь на горе Синайской из
горящего куста. Кладите себе в уши мои слова. Все, что я видел, я видел
своими глазами, сидя здесь, на стене второго кладбища, рядом с шепелявым