"Исаак Эммануилович Бабель. Конармия " - читать интересную книгу автора

перед его оливковым невыразительным лицом. Над круглой его спиной блестели
зубчатые развалины Капитолия и арена цирка, освещенная закатом. Снимок
королевской семьи был заложен тут же, между большими глянцевитыми листами.
На клочке бумаги, вырванном из календаря, был изображен приветливый
тщедушный король Виктор-Эммануил со своей черноволосой женой, с наследным
принцем Умберто и целым выводком принцесс.
...И вот ночь, полная далеких и тягостных звонов, квадрат света в сырой
тьме - и в нем мертвенное лицо Сидорова, безжизненная маска, нависшая над
желтым пламенем свечи.


Гедали

В субботние кануны меня томит густая печаль воспоминаний. Когда-то в
эти вечера мой дед поглаживал желтой бородой томы Ибн-Эзра. Старуха в
кружевной наколке ворожила узловатыми пальцами над субботней свечой и сладко
рыдала. Детское сердце раскачивалось в эти вечера, как кораблик на
заколдованных волнах...
Я кружу по Житомиру и ищу робкой звезды. У древней синагоги, у ее
желтых и равнодушных стен старые евреи продают мел, синьку, фитили, - евреи
с бородами пророков, со страстными лохмотьями на впалой груди...
Вот предо мной базар и смерть базара. Убита жирная душа изобилия. Немые
замки висят на лотках, и гранит мостовой чист, как лысина мертвеца. Она
мигает и гаснет - робкая звезда...
Удача пришла ко мне позже, удача пришла перед самым заходом солнца.
Лавка Гедали спряталась в наглухо закрытых торговых рядах. Диккенс, где была
в тот вечер твоя тень? Ты увидел бы в этой лавке древностей золоченые туфли
и корабельные канаты, старинный компас и чучело орла, охотничий винчестер с
выгравированной датой "1810" и сломанную кастрюлю.
Старый Гедали расхаживает вокруг своих сокровищ в розовой пустоте
вечера - маленький хозяин в дымчатых очках и в зеленом сюртуке до полу. Он
потирает белые ручки, он щиплет сивую бороденку и, склонив голову, слушает
невидимые голоса, слетевшиеся к нему.
Эта лавка - как коробочка любознательного и важного мальчика, из
которого выйдет профессор ботаники. В этой лавке есть и пуговицы и мертвая
бабочка. Маленького хозяина ее зовут Гедали. Все ушли с базара, Гедали
остался. Он вьется в лабиринте из глобусов, черепов и мертвых цветов,
помахивает пестрой метелкой из петушиных перьев и сдувает пыль с умерших
цветов.
Мы сидим на бочонках из-под пива. Гедали свертывает и разматывает узкую
бороду. Его цилиндр покачивается над нами, как черная башенка. Теплый воздух
течет мимо нас. Небо меняет цвета. Нежная кровь льется из опрокинутой
бутылки там, вверху, и меня обволакивает легкий запах тления.
- Революция - скажем ей "да", но разве субботе мы скажем "нет"? - так
начинает Гедали и обвивает меня шелковыми ремнями своих дымчатых глаз. -
"Да", кричу я революции, "да", кричу я ей, но она прячется от Гедали и
высылает вперед только стрельбу...
- В закрывшиеся глаза не входит солнце, - отвечаю я старику, - но мы
распорем закрывшиеся глаза...
- Поляк закрыл мне глаза, - шепчет старик чуть слышно. - Поляк - злая