"Исаак Эммануилович Бабель. Конармия " - читать интересную книгу автора

станицы.
И что же мы увидали в городе Майкопе? Мы увидали, что тыл никак не
сочувствует фронту и в ем повсюду измена и полно жидов, как при старом
режиме. И Семен Тимофеич в городе Майкопе с жидами здорово спорился, которые
не выпущали от себя папашу и засадили его в тюрьму под замок, говоря -
пришел приказ не рубать пленных, мы сами его будем судить, не серчайте, он
свое получит. Но только Семен Тимофеич свое взял и доказал, что он есть
командир полка и имеет от товарища Буденного все ордена Красного Знамени, и
грозился всех порубать, которые спорятся за папашину личность и не выдают
ее, а также грозились ребята со станицы. Но только Семен Тимофеич папашу
получили, и они стали папашу плетить и выстроили во дворе всех бойцов, как
принадлежит к военному порядку. И тогда Сенька плеснул папаше Тимофей
Родионычу воды на бороду, и с бороды потекла краска. И Сенька спросил
Тимофей Родионыча:
- Хорошо вам, папаша, в моих руках?
- Нет, - сказал папаша, - худо мне.
Тогда Сенька спросил:
- А Феде, когда вы его резали, хорошо было в ваших руках?
- Нет, - сказал папаша, - худо было Феде.
Тогда Сенька спросил:
- А думали вы, папаша, что и вам худо будет?
- Нет, - сказал папаша, - не думал я, что мне худо будет.
Тогда Сенька поворотился к народу и сказал:
- А я так думаю, что если попадусь я к вашим, то не будет мне пощады. А
теперь, папаша, мы будем вас кончать...
И Тимофей Родионыч зачал нахально ругать Сеньку по матушке и в
богородицу и бить Сеньку по морде, и Семен Тимофеич услали меня со двора,
так что я не могу, любезная мама Евдокия Федоровна, описать вам за то, как
кончали папашу, потому я был усланный со двора.
Опосля этого мы получили стоянку в городе в Новороссийском. За этот
город можно рассказать, что за ним никакой суши больше нет, а одна вода.
Черное море, и мы там оставались до самого мая, когда выступили на польский
фронт и треплем шляхту почем зря...
Остаюсь ваш любезный сын Василий Тимофеич Курдюков. Мамка, доглядайте
до Степки, и бог вас не оставит".
Вот письмо Курдюкова, ни в одном слове не измененное. Когда я кончил,
он взял исписанный листок и спрятал его за пазуху, на голое тело.
- Курдюков, - спросил я мальчика, - злой у тебя был отец?
- Отец у меня был кобель, - ответил он угрюмо.
- А мать лучше?
- Мать подходящая. Если желаешь - вот наша фамилия...
Он протянул мне сломанную фотографию. На ней был изображен Тимофей
Курдюков, плечистый стражник в форменном картузе и с расчесанной бородой,
недвижный, скуластый, со сверкающим взглядом бесцветных и бессмысленных
глаз. Рядом с ним, в бамбуковом креслице, сидела крохотная крестьянка в
выпущенной кофте, с чахлыми светлыми и застенчивыми чертами лица. А у стены,
у этого жалкого провинциального фотографического фона, с цветами и голубями,
высились два парня - чудовищно огромные, тупые, широколицые, лупоглазые,
застывшие, как на ученье, два брата Курдюковых - Федор и Семен.