"Исаак Эммануилович Бабель. Берестечко (Авт.сборник "Конармия", 1926)" - читать интересную книгу автора

Исаак Эммануилович БАБЕЛЬ


БЕРЕСТЕЧКО

(Авт. сборник "Конармия" (1926))

Мы делали переход из Хотина в Берестечко. Бойцы дремали в высоких седлах.
Песня журчала, как пересыхающий ручей. Чудовищные трупы валялись на
тысячелетних курганах. Мужики в белых рубахах ломали шапки перед нами...
Черная бурка начдива Апанасенки веяла над штабом, как мрачный флаг. Пуховый
башлык был перекинут через бурку, и кривая сабля лежала сбоку, как
приклеенная. Ее рукоятка из черной кости оправлена пышным узором, и футляр
хранится у ординарцев, ведущих за начдивом заводных коней.
Мы проехали казачьи курганы и вышку Богдана Хмельницкого. Из-за
могильного камня выполз дед с бандурой и детским голоском спел нам про былую
казачью славу. Мы прослушали песню молча, потом развернули штандарты и под
звуки гремящего марша ворвались в Берестечко. Жители заложили ставни
железными палками, и тишина, полновластная тишина, взошла на местечковый
свой трон.
Квартира мне попалась у рыжей вдовы, пропахшей вдовьим горем. Я умылся с
дороги и вышел на улицу. На столбах висели уже объявления о том, что
военкомдив Винокуров прочтет вечером доклад о втором Конгрессе Коминтерна.
Прямо перед моими окнами несколько казаков расстреливали за шпионаж старого
еврея с серебряной бородой. Старик взвизгивал и вырывался. Тогда Кудря из
пулеметной команды взял его голову и спрятал ее у себя подмышками. Еврей
затих и расставил ноги. Кудря левой рукой вытащил кинжал и осторожно зарезал
старика, не забрызгавшись. Потом он стукнул в закрытую раму.
- Если кто интересуется, - сказал он, - нехай приберет. Это свободно.
И казаки завернули за угол. Я пошел за ними следом и стал бродить по
местечку. В нем больше всего живут евреи, а на окраинах расселились русские
мещане-кожевники. Они живут чисто, в белых домиках, за зелеными ставнями.
Вместо водки мещане пьют пиво или мед, разводят табак в палисадничках и
курят его из длинных гнутых чубуков, как галицийские крестьяне. Соседство
трех племен, деятельных и деловитых, разбудило в них упрямое трудолюбие,
свойственное иногда русскому человеку, когда он еще не обовшивел, не
отчаялся и не упился.
Быт выветрился в Берестечке, а он был прочен здесь. Отростки, которым
перевалило за три столетия, все еще зеленели на Волыни теплой гнилью
старины. Евреи связывали здесь нитями нажимы русского мужика с польским
паном, чешского колониста с Лодзинской фабрикой. Это были контрабандисты,
лучшие на границе, и почти всегда воители за веру. Хасидизм держал в
удушливом плену это суетливое население из корчмарей, разносчиков и
маклеров. Мальчики в капотиках все еще топтали вековую дорогу к хасидскому
хедеру, и старухи по-прежнему возили невесток к цадику с яростной мольбой о
плодородии.
Евреи живут здесь в просторных домах, вымазанных белой или
водянисто-голубой краской. Традиционное убожество этой архитектуры
насчитывает столетия. За домом тянется всегда сарай в два, иногда в три
этажа. В нем никогда не бывает солнца. Сараи эти, неописуемо мрачные,