"Исаак Бабель. Рассказы разных лет (Авт.сб. "Конармия")" - читать интересную книгу автора

были пузаты, и узорчатые переплеты окон блестели на солнце ненужным
блеском.
В пустынной этой церкви я нашел железные ворота, подаренные Иваном
Грозным, и обошел древние иконы, весь этот склеп и тлен безжалостной
святыни.
Угодники - бесноватые нагие мужики с истлевшими бедрами - корчились на
ободранных стенах, и рядом с ними была написана российская богородица:
худая баба, с раздвинутыми коленями и волочащимися грудями, похожими на
две лишние зеленые руки.
Древние иконы окружили беспечное мое сердце холодом мертвенных своих
страстей, и я едва спасся от них, от гробовых этих угодников.
Их бог лежал в церкви, закостеневший и начищенный, как мертвец, уже
обмытый в своем дому, но оставленный без погребения.
Один отец Илларион бродил вокруг своих трупов. Он припадал на левую
ногу, задремывал, чесал в грязной бороде и скоро надоел мне.
Тогда я распахнул врата Ивана Четвертого, пробежал под черными сводами
на площадку, и там блеснула мне Волга, закованная во льды.
Дым Костромы поднимался кверху, пробивая снега; мужики, одетые в желтые
нимбы стужи, возили муку на дровнях, и битюги их вбивали в лед железные
копыта.
Рыжие битюги, обвешанные инеем и паром, шумно дышали на реке, розовые
молнии севера летали в соснах, и толпы, неведомые толпы, ползли вверх по
обледенелым склонам.
Зажигательный ветер дул на них с Волги, множество баб проваливалось в
сугробы, но бабы шли все выше и стягивались к монастырю, как осаждающие
колонны.
Женский хохот гремел над горой, самоварные трубы и лохани въезжали на
подъем, мальчишеские коньки стенали на поворотах.
Старые старухи втаскивали ношу на высокую гору - на гору святого
Ипатия, - младенцы спали в их салазках, и белые козы шли у старух на
поводу.
- Черти, - закричал я, увидев их, и отступил перед неслыханным
нашествием. - Не к инокине ли Марфе идете вы, чтобы просить на царство
Михаила Романова, ее сына?
- Ну тебя к шуту! - ответила мне баба и выступила вперед. - Зачем
играешь с нами на дороге? Нам детей, что ль, от тебя нести?
И, вложившись в сани, она вкатила их на монастырский двор и чуть не
сбила с ног потерявшегося отца Иллариона. Она вкатила в колыбель царей
московских свои лохани, своих гусей, свой граммофон без трубы и,
назвавшись Савичевой, потребовала для себя квартиру N_19 в архиерейских
покоях.
И, к удивлению моему, Савичевой дали эту квартиру и всем другим вслед
за нею.
И мне объяснили тут, что союз текстильщиков отстроил в сгоревшем
корпусе 40 квартир для рабочих Костромской объединенной льняной
мануфактуры и что сегодня они переселяются в монастырь.
Отец Илларион, стоя в воротах, пересчитал всех коз и переселенцев;
потом он позвал меня чай пить и в молчании поставил на стол чашки,
украденные им во дворе при взятии в музей утвари бояр Романовых.
Мы пили чай из этих чашек до поту, бабьи босые ноги топтались перед