"Адмирал Ушаков ("Боярин Российского флота")" - читать интересную книгу автора (Петров Михаил Трофимович)

1

К заиндевелому окну еще липла густая темень, но Федор, камердинер Ушакова, чувствовал, что рассвет где-то рядом и пора вставать. Чувствовал по усталости от лежания, по шумной возне Полкана во дворе и еще по каким-то смутным, почти неуловимым признакам. Из адмиральской комнаты доносился скрип старой рассохшейся кровати. Адмирал, должно быть, тоже чувствовал наступление утра. Впрочем, кровать под ним поскрипывала всю ночь. Неспокоен был сон у адмирала. Да ведь его и понять можно. Толкнул нечистый подать прошение об отставке. Сам же и переживает теперь. Не очень-то это легко, переходить от одной жизни к другой.

Конечно, если судить по справедливости, адмиралу при его великих заслугах уйти на покой не грех. Заслужил. Только чувствуется, против воли на покой решился. Обидно ему. Из всех российских адмиралов никто не имеет столько заслуг, столько доброй славы, как он. А его в черном теле держат, затирают всячески. Иные и летами моложе, и флотское дело разумеют хуже, а выше поставлены.

Федор коснулся ногами холодного пола, нащупал на столике свечу и, старчески покашливая, пошел с ней в прихожую, где с вечера горел фонарь. Полкан отрывисто залаял. Федор, не торопясь, открыл фонарь, зажег от него свечу. Полкан залаял громче. "А ведь он не меня чует, он чужого почуял", — подумал Федор.

Поставив зажженную свечу, Федор сунул ноги в валенки, накинул на плечи шубу и с фонарем вышел на крыльцо. Собака рвалась с цепи к воротам, за которыми боязливо фыркала лошадь.

— Кто там?

— Дом адмирала Ушакова? — донесся в ответ требовательный голос.

— Что нужно?

— Имею до его высокопревосходительства поручение.

Федор открыл калитку, навстречу ему шагнул не по погоде легко одетый высокий человек.

— Из министерства изволите?

— Нет, с Черного моря.

— Из Севастополя, значит?

— Угадал, дед.

Помахивая продолговатым сундучком, человек из Севастополя держался свободно, даже несколько развязно, как обычно держатся в обществе людей низшего звания их благородия господа офицеры. Федор впустил его в прихожку, предложил раздеться.

— Благоволите в столовой подождать?

— А поздно встает его высокопревосходительство?

— Должно, уже не спит, должно, читает. Адмирал почивать долго не любит.

— Если можно, подожду в столовой.

— Тогда извольте сюда пройти.

Проводив незнакомца в столовую, Федор принялся растапливать печку. Приезжий, поставив сундучок у стены, чтобы не мешал, стал прохаживаться по комнате, нетерпеливо одергивая на себе суконный мундир, в каких обычно щеголяли чиновники средней руки. Прохаживаясь, он оглядывал обстановку, оглядывал с выражением недоумения и разочарования. Помещение походило на монашескую келью. Ни ковров, ни картин, ни зеркал, ни мебели заморской. Посмотришь — и не подумаешь, что адмирал тут живет.

— Мы, сударь, к роскоши не привычны, — угадывая мысли гостя, сказал Федор. — Адмирал простоту жалует.

Он вдруг замер, прислушиваясь. На лестничных ступенях, что вели вниз со второго этажа, послышались грузные шаги.

— Идет, — показал головой в сторону лестницы Федор.

Гость еще раз одернул на себе мундир и вытянулся по-солдатски. Шаги приближались. Наконец дверь открылась, и на пороге появился тот, кого ждали. Адмирал был в домашнем халате, с помятым лицом, невыспавшийся.

— Ко мне? — бегло посмотрел он на посетителя.

Тот бойко представился:

— Отставной капитан-лейтенант Арапов.

Адмирал посмотрел на него еще раз, но уже внимательней.

— Думается, я вас где-то видел.

— Тысяча семьсот девяносто первый год. Калиакрия. "Рождество Христово".

— Арапов, Арапов… — ворошил в памяти Ушаков. — Саша?

— Он самый, ваше высокопревосходительство, бывший гардемарин Саша Арапов, а ныне, с вашего позволения, Александр Петрович, дворянин без определенных занятий.

Они обнялись. Федор, наблюдавший за ними со стороны, тотчас засуетился, стал ставить самовар. Он сразу понял, что гость адмиралу желанный, а раз желанный, без самовара не обойтись.

Между тем адмирал и бывший гардемарин занялись воспоминаниями о Калиакрийском сражении, о котором в свое время писали все газеты Европы. В русско-турецкой войне 1787–1791 годов Ушаков, командовавший сначала эскадрой, а затем всем Черноморским флотом, одержал над неприятелем много побед, но баталия у мыса Калиакрия не шла с другими сражениями ни в какое сравнение. Славная была баталия!

— В той баталии вы, кажется, следили за сигналами? — уточнил Ушаков, не спуская с гостя глаз.

— Так точно, ваше высокопревосходительство, — отвечал Арапов. — А после сражения вы изволили послать меня в главную квартиру армии с рапортом.

— Помню, помню… Но постойте, — перебил его Ушаков, — с того момента я вас более не видел. Мне сообщили тогда, что вас оставил при своей особе князь Потемкин, а что стало с вами потом, не знаю. Где пропадали в эти годы?

— Длинная история, долго рассказывать, — насупился Арапов, — к тому же скучная, — добавил он, вздохнув.

— Чай готов, — доложил Федор. — Покорнейше прошу к столу.

— А у меня для вас, Федор Федорович, что-то есть, — вдруг вспомнил Арапов и стал открывать свой продолговатый сундучок. В сундучке оказался искусно сделанный макет линейного корабля с мачтами, реями, парусами, с адмиральским вымпелом. Не макет, а загляденье.

— Что это? — заинтересовался Ушаков.

— "Рождество Христово". Не узнаете?

Ушаков взял в руки макет и стал рассматривать со всех сторон. В серых глазах засветился восторг.

— Узнаю!.. Как не узнать? Все сходно. Чудесная вещица!

— Матросы постарались. Не забывают вас, Федор Федорович. Офицеры, разумеется, тоже. Хотели подарок с нарочным послать, а тут узнали, что я еду, вот и попросили.

— Спасибо, братец, спасибо! Обрадовали старика.

— Чай остынет, — напомнил Федор.

— Хорошо, хорошо, сейчас сядем, — сказал ему Ушаков. — Только прежде отнеси подарок в мою комнату да смотри, чтобы аккуратно было.

— Уж как сумею, — проворчал слуга, недовольный излишним внушением. Он отнес подарок наверх и когда вернулся, сказал так, словно брал на себя главенство в доме: — Все. Теперь извольте садиться завтракать.

Расставив на столе приборы, Федор с простоватой откровенностью обратился к гостю:

— Может, ваше благородие, с мороза водочки пожелаете?

Арапов неопределенно пожал плечами, потом посмотрел на Ушакова, как бы спрашивая его разрешения. Ушаков, занятый чаем, не придал его взгляду значения. Федор не стал больше говорить. Он достал из шкафа зеленый штоф, рюмку и поставил все это перед гостем, рядом с его чайным прибором.

— Пейте, ваше благородие. Сколько душа примет, столько и выпейте. С холоду хорошо будет.

Его поведение не было похоже на поведение слуги. Он вел себя так, словно знал за собой право стоять с хозяином на одной доске. И было как-то странно, что сам адмирал относился к этому как к само собой разумеющемуся. Арапову вспомнились севастопольские анекдоты о панибратских отношениях Ушакова с прислугой — анекдоты, вызывавшие у многих усмешки. Говорили, будто его камердинер даже позволяет себе огрызаться на своего хозяина и Ушаков-де ему все прощает — Ушаков, перед которым трепетали даже старшие офицеры, Ушаков, считавший блюдение строгой дисциплины стержнем воинской службы. Арапов не верил анекдотам, но вот теперь выяснялось, что доля правды в них была.

— Выпейте, Александр Петрович, — поддержал слугу Ушаков. — Ежели Федор предлагает выпить, то надобно выпить. Он это знает.

Арапов выпил и стал закусывать. Ушаков поглядывал на него одобрительно.

— Как там Севастополь?

— Стоит, — отвечал Арапов, смелея. — Адмиралтейским городом стал. Теперь уже не Херсон, а Севастополь главный.

— Знаю. Как наши, как Ельчанинов?

— Ельчанинов уже больше года как в отставке. Из старых офицеров мало кого осталось. Не ладят с новым командующим, вот и уходят.

— А вы почему ушли? Тоже не поладили?

— Моя история другая, — невесело усмехнулся Арапов, принявшись за чай.

Ушаков не стал больше задавать вопросов, молчание царило до конца завтрака, и только после того, как вышли из-за стола, он снова обратился к гостю:

— Где остановились?

— Еще нигде, — отвечал Арапов и, чтобы не подумали, что навязывается в квартиранты, добавил: — У меня тут двоюродный дядя, думаю, у него… Отставной генерал-поручик Истомин. Может, слышали про него?

— Знаю. Богатый вельможа. Многие у него бывают, но я не езжу. Пышные приемы, а пышностей я не люблю. — Ушаков окинул взглядом столовую, словно желая удостовериться, удобно ли предложить ее гостю, и продолжал: — Ежели что — милости просим, дом наш для вас открыт всегда.

— Благодарствую, Федор Федорович.

Вскоре они расстались. Ушаков пошел по своим делам, а Арапов направился искать дом родственника.