"Анатолий Азольский. Женитьба по-балтийски (Морская лирическая повесть)" - читать интересную книгу автора

могла, конечно, загаживать чужую территорию. "Обрастаем шерстью!" - так
говорили о себе здешние, не один год прослужившие офицеры. Невидимой шерстью
порос командир БК-133, неделями не выходивший из тихого запоя, помощник же
ударился в другую блажь: пишет стихи, поругивает замполитов и насочинял уже
четырнадцать глав страданий ("На Крестовском, где некогда стрелялись из-за
аристократок, я познакомился с фрезеровщицей бывшего Путиловского завода,
по-своему отвергавшей индивидуальную половую любовь по Энгельсу...").
Что дичают - это уже понимали многие, в кают-компании "Софьи Павловны"
спорили и негодовали, благо время подошло для клубных дискуссий. В конце
ноября завершилась навигация, корабли спустили вымпелы, тральщики прикрылись
деревянными щитами, сберегая тепло, электричество и пар на катера подавались
с пирсов, на плавбазу перебрались почти все команды, офицеры безбожно
травили, вспоминая сладостную эпоху цивилизации, по которой жесточайший удар
нанес приказ Главкома от 1 марта 1949 года. С этого дня малые канонерские
лодки стали бронекатерами, базовые тральщики - рейдовыми, то есть корабли
3-го ранга понизились до 4-го, соответственно уменьшились и оклады,
перестали платить деньги за прислугу, так называемую "дуньку", но - и это
самое огорчительное - погас жертвенный огонь, служение отчизне на
ответственном морском рубеже превратилось в отбывание повинности, в
тягомотину. Стон великий прошелся по всему Порккала-Удду в этот трагический
день, такого урона базе не могла бы нанести американская авиация. Рухнули
все планы, продвижений по службе никаких, присвоение званий застопорилось,
офицеров различали не по звездочкам на погонах, а по цвету их, по
застиранности кителей. Многим хотелось вырваться отсюда - вспоминали в
кают-компании "Софьи Павловны", но мало кому удавалось показать корму
Порккала-Удду, дать полный ход и красиво пришвартоваться к балаклавскому
пирсу или калининградскому причалу. Один лейтенант, говорят, обычной почтой
отправил письмо супруге самого военно-морского министра и, зная тягу ее к
молодым и красивым офицерам, слезно просил о переводе в Ленинград, где есть
еще женщины, способные оценить его (фотография прилагалась). Другой
лейтенант двинулся к цели прямо противоположным курсом: разузнал о семейной
трагедии начальника управления кадров Военно-Морских Сил (жена связалась с
выпускником Училища им. М. В. Фрунзе) и нацарапал ему продуманное послание -
служу, мол, в Порккала-Удде, хорошо служу, и желаю укреплять форпост Родины
еще долгие годы, но руководство базою и бригадой хочет, по непонятным
причинам, перевести меня на Черноморский флот в Севастополь, - так что,
товарищ вице-адмирал, прошу Вас воспрепятствовать и оставить мен служить на
форпосте, всего наилучшего, лейтенант такой-то. Письмо возымело свое
действие, психологический трюк удался, вице-адмирал лейтенантов не жаловал,
мягко говоря, и на письме начертал суровую резолюцию: "Перевести мерзавца в
Севастополь командиром БЧ-3 эскадренного миноносца "Безжалостный"!"
Алныкин слушал эти чудовищные бредни и поеживался: на него посматривали так,
будто он временный человек в кают-компании плавбазы, посидит здесь,
покумекает и выкинет какой-нибудь сногсшибательный фокус - сочинит подложный
приказ о переводе в Ригу или вдруг женится на дочери командующего
Черноморским флотом.
А пора было уходить в отпуск, переносить его на следующий год запрещалось,
но справедливый командир рапорт разорвал. В Ленинград поехал помощник, иначе
катеру несдобровать, сосед Алныкина по каюте стал заговариваться, называл
себя единственным интеллигентом "средь хладных финских скал", отказался