"Анатолий Азольский. Лопушок (Роман)" - читать интересную книгу автора

приемам прибегнуть, склоняя старшую пионервожатую к тому, о чем
сухо и рационалистически повествовал профессор Форель в своем
двухтомном труде?
Непреодолимые преграды! Неразрешаемые сложности! Выпавшие,
кстати, на ответственнейший период: по лицу пошли прыщики, с
математикой полный провал, "Молодая гвардия" так и не
прочитана, а по ней, без сомнения, будет вопрос в каждом
билете.
Восемнадцатилетний Андрей Сургеев грыз ногти, сучил
ногами, ерзал в кресле, хмыкал, вполголоса шептал проклятья,
обвиняя себя в трусости, потому что понимал: для практикума по
Форелю не подходят ни Колчина, ни старшая пионервожатая. Только
женщина, которую зовут обольстительно: Таисия! Только она! Та,
у которой он читает книги. Которой помогает в огороде. Которая
позавчера пришила ему пуговицу к рубашке и, надкусывая нитку
зубами, прислонила голову к его груди, а потом губами коснулась
подбородка. Но - старше его на пять лет! Двадцать три года! И
- замужем. Правда, муж в длительной командировке═- так
сказала она. И не двадцать три года ей, а только пошел двадцать
третий, но все же, все же... Старше и замужем - значит, есть
опыт, и перед опытом этим он - щенок, сопляк, неумелый
мальчишка.
И еще что-то останавливало, еще что-то сковывало руки и
ноги. Подозрение, что изведываться будет то, что не должно
вообще познаваться в восемнадцать лет. В тридцать, в тридцать
пять, но не сейчас, потому что в нем то, что выше всех
жутко-сладостных актов познания. В нем - любовь, та самая, что
бывает раз, всего один раз в жизни. Трепет тела, желающего быть
нужным другому телу даже в самой малости. Он страдает, когда
Таисия делает то, что обязан делать мужчина. Он наслаждается,
выгребая в ее доме золу из печки. Вскопал ей грядки - и
радость была полная, счастье было! Родинка над ее левой бровью
дороже аттестата зрелости, мотоцикла.
Так идти к ней - или преодолеть себя, тело свое?
Выдержать искус, остаться дома?
Что-то скрипнуло, потом пискнуло, и по писклявинке в
голосе девчонки, проникшей в дом, Андрей понял, что это - та,
вчерашняя. Подобрал ноги, глянул на девчонку, ничего не
говорил, надеясь упорным молчанием вышибить ее из дома. Та же
- осваивалась. Обувь она оставила в сенях, легко передвигалась
по очень интересной и малознакомой комнате, на ногах - вязаные
носки, одета в домашнее платьице, не ученическое, волосенки
редкие и короткие, в косу не собранные, ростом в шестиклассницу
не вышла, под мышкой - тетрадки. Занудливо поведала: умерла
бабушка на прошлой неделе, мама в школу не пускала, но все
упражнения, что задавали, она сделала, - так нельзя ли
проверить задачки? Врала так нагло, что Андрей не выдержал.
- Отстань! - с угрозой процедил он.
Тогда она двинулась вдоль стены. Потрогала подоконник,
пощупала занавеску. Дошла до шкафа и замерла перед ним. Потом