"Ю.П.Азаров. Печора" - читать интересную книгу автора

товарным вагоном, полагавшимся по железнодорожному моему статусу, ехали
летом, по прямой, недолго, около двух суток, и укрыться было чем, и под
голову нам с мамой подложить было чего. И вот помимо зарплаты эта
баснословная сумма, которую я в портфель запихнул, нарочно в портфель, чтобы
вывалить потом на стол, вытряхнуть эти чертовы бумажки, которых в Соленге
почти не было, и чтобы они как осенние листья падали со стола, и чтобы я их
ногой пошвыривал, крича мамочке: "Мадам, уже падают листья!" И еще из того
портфеля повалятся конфеты, которых мы в Соленге сроду не видывали, впервые
грохнутся в фанерную круглость настоящего стола, который мы купили в
мебельном магазине, купили впервые на заработанные деньги - в аванс выдали
тоже черт знает какую сумму. Когда я получал деньги, а началось это со
студенческих лет, то весь переиначивался: бесом взыгрывались мои джинны, они
несли меня на своих крыльях, и все шумело во мне, и джинны подсказывали, что
надо непременно мчаться, непременно унестись туда, где принимают деньги, где
их можно обменять на что угодно; на еду, книги, кастрюли, рефлекторы,
костюмные отрезы, на зеркало-трюмо. Если я шел мимо порта, мелькала мысль
купить билет до самого Баренцева моря, да жаль - завтра на работу. Пыжиковая
шапка, оленья шкура, рога оленьи, унты - это отпадает - очень дорого, но
можно прицениться, взвесить, как все это пристроится в моей комнатушке.
Шкуру, пожалуй, можно купить, бог ты мой, да ее не утащишь: килограмм сорок,
пропади она пропадом, эта шкура, и рога оленьи вместе с нею, я лосиные сам
нашел в лесу и оленьи найду, а вот тапочки и рукавицы можно купить тут же, и
бутылку вина заверните, пожалуйста, и гуся, и виноград в пачках, и сыр, и
колбасы два круга, и платок шерстяной для мамы, и иголки ей, и катушки с
нитками, и масло машинное - это все надо оттащить домой, бросить к бежать
часа через два к новому приятелю, там вечеринка, я сегодня угощаю, это так
приятно - угощать. Но до той вечеринки еще много времени, а сейчас можно за
книгами: подписка и на Гоголя, и на Ибсена, и на историю искусств - семь
гривен том, и на словарь Ожегова. Да и краски б масляные не забыть: кадмий
оранжевый, кадмий желтый средний, кадмий лимонный,- я уже вижу блеск этой
желтизны, пьянящий запах, и червячком из тюбика сворачивается лунная
лимонность, и с белилами смешивается, и рядом с зеленью изумрудной или с
краплаком полыхает, как в пламенную белую солнечную ночь, и холст бы купить,
и подрамники. Ага! Авторучки! Одну под красные чернила - тетради проверять,
а другую - для планов, для работы вообще...
Мама знает мою ажиотажную душу, а потому всего этого не случится.
Совсем тихо, аккуратненько, неприметненько она загонит в бутылки моих
разбушевавшихся джиннов, пробочкой прикроет эти бутылочки, даже некоторым
джиннам волосики прищемит, от чего они запищат, несчастные, и отчего
вздрогнет ажиотажное сердце, как бритвой по нему, когда она скажет:
- Так все можно растрынькать. Это вот тебе на книги. Это на твои дела
приятельские. А это отложим на черный день...
- Какие еще черные дни! - взовьюсь я. - Больше не будет черных дней...
- Такого не бывает, - скажет мама, - черные дни всегда бывают.
И моя баснословная сумма исчезает на дне пузатого сундука. И как только
эти шелестящие листья исчезли с глаз, так будто гора с плеч: покой и тихое
счастье, точно в бане помылся, - нет больше дел, одна испарина на спине да
жажда мучает нутро. А жажда только от той суммы, выданной мне на книги. И я
стремительность свою не сдерживаю: бегу, подписываюсь, покупаю с рук
чего-то, адресочек получаю от того, кто книги на дому продает, бегу домой за