"Михаил Азаров. Зазнобы августейшего маньяка (мемуары Фанни Лир) " - читать интересную книгу автора

волшебной беседке роз, построенной Екатериной, ходили на ферму пить молоко с
ситным хлебом и наслаждались этими сельскими удовольствиями вплоть до
лагерного сезона.

В Красном Селе на время маневров располагается гвардия (60.000 солдат)
и живет государь с великими князьями в хорошеньких деревянных домиках. В
одном из таких жила и я с великим князем в постоянном опасении посещения
государя. И теперь еще слышу его металлический голос: "Николай дома?" Я
пряталась на чердаке и оставалась там до его ухода. Во время наших прогулок
я всегда была на стороже и, завидя издали государя или кого-нибудь из его
семьи, поворачивала в сторону или пряталась под фартук экипажа.

Великий князь был не крепок здоровьем и однажды так ослабел, что слег в
постель. Я не отходила от него ни днем, ни ночью, развлекая его чтением,
ласкала его, усыпляя и гладя рукой его лоб. Он был сердечно признателен за
мои заботы.

- Фанни Лир, - сказал он, выздоравливая, - я тебя никогда не покину
потому что ты спасла мне жизнь; без тебя я умер бы!

Я была счастлива его любовью и, с своей стороны, любила его, как
ребенка, любовника и покровителя. Отчего не дали мне дальше платить своей
преданностью за его доброту ко мне! Лагерный сезон был самою лучшею порой
моей с ним жизни. Любя военных я могла каждый день любоваться на обожаемых
кирасир, драгун и улан, с музыкой проходивших мимо наших окон. Смущала меня
только мысль о тревоге, которая ежеминутно могла быть поднята по знаку царя.
К счастью, это случилось только раз. Помню, как загремели пушки, как я
тотчас разбудила великого князя, в одну минуту помогла ему одеться и вскоре,
краснела от восторга, видела его едущим во главе полка. В конце

лагерного сбора произошел следующий инцидент. На одном из смотров, хотя
я находилась неподалеку от великого князя, но из за густой пыли, поднятой
войсками, он не заметил меня и, вообразил, что я не пришла, по возвращении
домой, накинулся на меня с упреками. Я отвечала ему тем же. Тогда он
принялся, было, бить меня, но я ударила его своей головной щеткой, и,
взбешенный он ушел из дома, заперев меня на ключ. Слыша

военную музыку удалявшихся на смотр полков и плача в бессильной злобе,
я металась, как угорелая из угла в угол, пока мне не удалось, наконец,
освободиться при помощи моего русского грума, которому я приказала подыскать
ключ к двери.

Через несколько минут я уже скакала мимо кареты, где сидел мой князь с
своей матерью. Увидя меня, он побледнел, как смерть. Когда же я возвратилась
домой, то застала его в обмороке, а перед ним испуганного слугу. Я привела
его в чувство, и он сказал:

- Друг мой, ведь я думал, что ты меня покидаешь; случись это, я сошел
бы с ума.