"Алексей Азаров. Машинистка " - читать интересную книгу автора

В тот день Дынников вернулся к себе еще более мрачный, чем всегда, и
задержанные, галдевшие в коридоре, долго потом молчали, потрясенные его
видом.
Агента похоронили утром, не на кладбище, а в городском сквере, в
прежней братской могиле, где уже лежал первый председатель уездного
исполкома, заезжий балтийский моряк и семеро рабочих активистов, убитых в
прошлом году во время налета кавалерийской банды.
Шел снег, было зябко, и Дынникова била мелкая дрожь. Утром заболел
горлом трубач, а без него оркестр - барабан и две скрипки - играть
отказывался, пришлось искать по всему городу граммофон и пластинку с
музыкой, и агента так и похоронили под граммофон, под мелодию марша из
произведения иностранного композитора Бизе. Дынников сказал речь и первым
выстрелил из пистолета в белесое небо. Потом шарахнули залп милиционеры и
пошли по городу строем с развернутым знаменем. Из ворот глазели обыватели, а
мальчишки бежали стороной, сталкивая друг друга в сугробы.
В кабинете Дынников достал машинку и, страдая от неумения, выколотил по
буковке приказ - первый машинописный документ в истории уездной милиции,
гласивший, что сего числа агент уголовного розыска Александров отчисляется,
как бессрочно убывший по причине смерти. Окончив, он подписался, покрутил
ручку телефона и, дозвонившись, выбранил заведующего биржей, не сыскавшего
за полмесяца пишущую машинистку. Заведующий сказал, что он здесь ни при чем,
что если бы требовался слесарь или плотник, тогда хоть сейчас и сколько
угодно, но Дынников его возражений не принял и остался очень недоволен.
Последующие сутки он помнил об этом разговоре, а потом за делами забыл
и чрезвычайно удивился, увидев однажды в коридоре складно одетую барышню с
чистеньким личиком, ничем не похожую ни на мешочницу, ни на карманницу или
скупщицу краденого и тем не менее сидевшую на скамейке перед его кабинетом в
обществе двух вызванных Дынниковым жуликов. Жулики виртуозно матюкались,
заигрывали с барышней, а та прижимала к боку тощенькую сумочку из числа тех,
которые воры называют "радикулями" и которые открывают в толчее без
малейшего затруднения. Дынников исподлобья глянул на жуликов, тут же
оробевших и потерявших живость, и позвал их для разговора в кабинет. Воришки
были мелкие, промышлявшие по базару, и Дынников снизошел до беседы с ними
лишь потому, что имел данные о старых их связях с самогонщиками, через
которых надеялся подобраться к Неклюдову и его банде, и оказалось, что
данные эти верные и разговор получился полезным для дела. Через полчаса
жулики ушли, вежливо помахав клетчатыми кепочками, и Дынников, подписав
накопившиеся с утра бумаги, взялся за газеты. Их было две - губернский
"Призыв" и московские "Известия ВЦИК", - и Дынников читал их от корки до
корки. В них были трудные слова, не входившие в его словарь бывшего путевого
рабочего; он спотыкался на них, с усилием прожевывал мысленно, а если смысл
ускользал, то записывал столбиком в сохраненную с фронта полевую книжку и
при случае, мучительно стесняясь, расспрашивал начосоча, что они значат и
как их понимать. Начосоч, в прошлом реалист предпоследнего класса, успевший
при тех же, что и Дынников, годах побывать в ссылке, бежать из нее, а потом
поворачивать вместе с другими комиссарами "дикую дивизию" против Керенского
и долгие месяцы мотаться с фронта на фронт политпросветчиком, - так вот,
начосоч, по мнению Дынникова, был человеком великого ума, и разъяснения его
Дынников всякий раз вписывал в книжку и запоминал дословно.
Газеты приходили с опозданием. Губернская - на сутки-двое, московская -