"Стив Айлетт. Шаманский космос " - читать интересную книгу автора

противоположную моим представлениям о себе - отвязанного и неуправляемого
существа. Да и хандра отнимает время. Но я был в самом что ни на есть
благоприятном возрасте для работы в пограничных зонах - я уже знал правду,
но был достаточно молод, а, стало быть, ее ядовитая, едкая ясность лишь
слегка облила меня, но еще не разъела. Они - не увечные калеки, они -
знатоки и ценители утонченного напряжения между живым и неживым, сладостного
промежуточного состояния.
Дома я наблюдал за алкалоидными движениями в стене и просил историй. Я
знал, что книги видят людей - тех, что рядом, - они скрежещут своими
крошечными зубами, пытаются дребезжать, как оконные стекла, и им есть о чем
рассказать. У меня там хранились Арабские тайны, чувственные, но не
бесстыдные книги, татуированные чернилами боли, раскрывающиеся бутоны,
мостовые из тихих предместий, заброшенные сады, жестяная тачка,
раскалившаяся на солнце, козявки-букашки в зыбком сумеречном ветре, что дует
по мелководью, река-разум, где речное дно как экран, на котором подрагивают
картины, скрытые от посторонних глаз, и все это - в струящихся стенах моей
Цитадели. Здесь я хранил безопасность, самое ценное из сокровищ. Глухие
двери выдерживали любую бурю, и воздух был весь заляпан бесцельными пятнами
музыки. Далекие банальные галактики стучали в дверь, но без толку. Я встал
на колени, чтобы обозреть две тысячи миль архитектурных конструкций, и
увидел аккумулированную плотность цивилизации, пищевую цепочку, соединявшую
обрывки последующих поколений. Общество спокойно текло по вибрациям, и никто
не оспаривал это течение, и оно не оспаривало никого. Что это был за мир для
подрастающего мальчишки?

3

Кровь без боли, тайна
Оригинальность всегда раздражает, но так незаметно, что иногда людям
нужно развиться, чтобы все-таки почесать, где зудит

Я прошел сквозь ворота, густо заросшие плющом. Страж пропустил меня
внутрь. Считалось, что Квинас совсем рехнулся, и вел он себя соответственно.
Сидел у себя в берлоге, как огромная лягушка-альбинос, и возился с какой-то
невразумительной каббалистической решеткой, наподобие злобного паззла.
Вокруг него тихо вращались непонятные многоцветные модули, стены замерли в
трансе тошнотворных изломанных преломлений. У него были белые мертвые
волосы, и когда он повернулся ко мне, я увидел, что глаза у него - словно
жидкая ртуть, они были подернуты радужной пленкой, как бензин на воде.
- Ух ты, - сказал он, - здесь у меня столько народу бывает: люди
приходят, потом уходят, и все происходит так быстро. Аликс... я много про
тебя слышал. Темный шут, ядовитый клоун, что-то типа того, да? Забавно, что
даже в нашем кругу нам нужны свои маленькие суперзвезды. Садись. Интересно,
зачем тебя сюда прислали? Что, по их мнению, я должен тебе рассказать? Или,
может быть, я - всего лишь живое предостережение, что может случиться с
тобой, если что-то пойдет не так? Типа полоумного дядюшки, да? Последняя
инициация.
- Как скажешь.
- Восприимчивый ум? Я польщен. - Он, казалось, задумался, его как будто
невидящие глаза оставались пустыми. - Может быть, тебе будет полезно узнать,