"Николай Иванович Иванов. Воспоминания театрального антрепренера " - читать интересную книгу автора

ко мне Иванова.
- Ну, разумеется, его сейчас же освободят, - сказал Ганскау, - тут
очевидное недоразумение...
Тон разговора Карцева с губернатором был вероятно следствием того веса,
который он имел при дворе...
В тот же день меня освободили из-под ареста, и я с прежней энергией
принялся за свое театральное дело. Обрезков же после этой истории не
особенно долго держал театр; ссора с Карцевым ему много повредила, лишив его
самой главной и крупной поддержки.

II.

Ширяев. - В. К. Васильев. - Ярославский антрепренер Лисицын. - К
истории Ярославского театра. - Моя фамилия.

В моей памяти очень свежо сохранились воспоминания о двух "вольных"
актерах обширной труппы Обрезкова, - Ширяеве и Васильеве, с которыми я
сдружился, не смотря на огромную разницу в наших летах.
Имя Ширяева я позабыл, быть может потому, что оно не было "на слуху",
т. е. редко кто называл его по имени и отчеству, а все больше величали
"господином Ширяевым". Актером он был безусловно талантливым и во многих
трагических ролях не имел соперников, не только на нашей провинциальной
сцене, но даже, как говорили, на петербургской, казенной.
Как товарищ, он был неоценим; всегда ласковый, обходительный, добрый.
Все искренно привязывались к нему, и он привязывался ко всем, оказывавшим
ему расположение... Быть может, он достиг бы славы и значения, если бы не
предательская чарка с водкой, загубившая на Руси не одну самородную силу,
избыточно наделенную искрою Божьей.
Ширяев был одним из первых приверженцев реализма на сцене и противников
ходульности, выражавшейся главным образом в резкой приподнятости разговорной
речи, ее неестественной певучести, часто переходившей в завывание, и
угловатом манерничаньи. Между тем, актеры того времени весь свой успех
основывали почти исключительно на этой ходульности, эффектной и приятной для
невзыскательных зрителей, ценивших в актере прежде всего зычность голоса и
натянутость, которые, не смотря на всю свою фальшивость, теребили их
податливые нервы.
Ширяев не выносил подобных исполнителей, присноравливавшихся ко вкусу
публики и невежественно попиравших законы эстетики и естественность. Бывало,
указывая на таких актеров, он раздраженно замечал Обрезкову:
- У вас не актеры, а собаки! Вишь как развылись! Вы бы приказали их
метлой разогнать!..
А самому актеру обыкновенно говорил:
- Ты кто? Ты собака!
- То есть, как же это вы так...
- И дрянная собака, - не лаешь даже, а воешь...
Но все его замечания и указания оставались, разумеется, гласом
вопиющего в пустыне. В понятиях тогдашних театралов никак не укладывалось
чувство сценической правды.
Из жизни Ширяева я помню один замечательный факт, который приписывался,
как остроумная проделка, многим провинциальным знаменитостям, но на самом