"Олег Авраменко. Королевы не плачут" - читать интересную книгу автора

пиршества, главным образом неженатые молодые люди, вызвались сопровождать
молодоженов в их покои. Лишь немногим позже он сообразил, что все эти
принцы королевской крови, не сговариваясь, решили принять участие в игре,
которой они неоднократно были свидетелями, но еще ни разу не снисходили до
того, чтобы самим ввязаться в схватку за обладание подвязкой невесты.
Филипп никак не мог пропустить такого диковинного зрелища и пошел вместе с
ними, также прихватив с собой Бланку, которая не нашла в себе мужества
отказать ему. Поняв, в чем дело, за ними потянулись и остальные пирующие.
Дорогой осовелые господа весело болтали и наперебой отпускали в адрес
молодоженов соленые остроты, а первую скрипку в этой какофонии, бесспорно,
играл Филипп де Пуатье. Водрузив свою центнеровую тушу на плечи двух
здоровенных лакеев, он густым басом распевал какую-то развязную песенку
крайне неприличного содержания; ее, наверняка, сочли бы неуместной даже на
свадьбе свинопаса с батрачкой. При этом некоторые относительно трезвые
гости обратили внимание на гримасу глубокого отвращения, исказившую
безупречно правильные черты лица жены наследного принца Франции, Изабеллы
Юлии Арагонской.
Между тем Филипп, цепко держа Бланку за запястье, обмозговывал одну
великолепную идею, пришедшую ему в голову в порыве гениального озарения:
схватить даму своего сердца на руки и, решительно подавив возможное
сопротивление, тотчас, немедленно утащить ее к себе - а потом хоть трава
не расти. Однако при зрелом размышлении он пришел к выводу, что для такого
смелого и мужественного поступка ему недостает, как минимум, двух бокалов
доброго вина, и твердо постановил воспользоваться первым же
представившемся случаем, чтобы наверстать упущенное. Словно догадываясь,
какие мысли роятся в голове Филиппа, Бланка опасливо косилась на него и то
и дело предпринимала попытки отойти на безопасное расстояние, но все ее
усилия пропадали втуне - сомкнувшиеся у нее на запястье пальцы, хоть и не
причиняли ей боли, вместе с тем казались сделанными из стали, а не из
мягкой, хрупкой и податливой человеческой плоти.
Очутившись в просторной спальне новобрачных, разгоряченные вином
вельможи большинством голосов потребовали, чтобы сперва Габриель полностью
раздел Матильду и только затем отдал им на растерзание ее подвязку. В те
времена еще был в ходу обычай перед первой брачной ночью выставлять
совершенно голую невесту на всеобщее обозрение и в присутствии шумной
компании друзей жениха укладывать ее в постель; по крайней мере Филиппу с
Луизой пришлось пережить подобное, и потому он спьяну поддержал это
требование, начисто проигнорировав умоляющие взгляды Матильды, которые она
бросала на него, Бланку и Маргариту.
Тяжело вздохнув, Габриель безропотно принялся исполнять желание их
высочеств. От волнения его зазнобило, а на лбу выступила холодная
испарина. Матильду пробирала нервная дрожь; она зябко ежилась под
откровенными взглядами, раздевающими ее быстрее, чем это делал Габриель,
и, сгорая от стыда, страстно молила небеса ниспослать ей быструю смерть.
Когда на девушке оставались лишь чулки, туфли и короткая нижняя
рубаха из тонкой полупрозрачной ткани, Бланка твердо произнесла:
- Ну все, милостивые государи, довольно. По-моему, хватит.
В ее звонком мальчишеском голосе было нечто такое странное, не
поддающееся описанию, почти неуловимое, и тем не менее необычайно властное
и даже угрожающее, что пьяные хихиканья женщин, возбужденные комментарии и