"Аркадий Аверченко. Повести и рассказы" - читать интересную книгу автора

* * *

Луч солнца освещал следующую картину: Подходцев и Громов сидели на полу
у небольшой кадочки, в которую было насыпано муки чуть не доверху, и
ожесточенно спорили.
Сбоку стояла корзина с яйцами, лежал кусок масла, ваниль и какие-то
таинственные пакетики.
- Как твоя бедная голова выдерживает такие мозги, - кричал Громов,
потрясая поваренной книгой. - Откуда ты взял, что ваниль распустится в воде,
когда она - растение.
- Сам ты растение дубовой породы. Ваниль не растение, а препарат.
- Препарат чего?
- Препарат ванили.
- Так... Ваниль - препарат ванили. Подходцев - препарат Подходцева.
Голова твоя препарат телячьей головы...
- Нет, ты не кричи, а объясни мне вот что: почему я должен сначала
"взять лучше крупитчатой муки 3 фунта, развести 4-мя стаканами кипяченого
молока", проделать с этими 3-мя фунтами тысячу разных вещей, а потом, по
словам самоучителя, "когда тесто поднимется, добавить еще полтора фунта
муки"? Почему не сразу 41/2 фунта?
- Раз сказано, значит, так надо.
- Извини, пожалуйста, если ты так глуп, что принимаешь всякую печатную
болтовню на веру, то я не таков! Я оставляю за собой право критики.
- Да что ты, кухарка, что ли?
- Я не кухарка, но логически мыслить могу. Затем - что значит: "30
желтков, растертых добела"? Желток есть желток, и его, в крайнем случае,
можно растереть дожелта.
Громов подумал и потом высказал робкое, нерешительное предположение:
- Может, тут ошибка? Не "растертые" добела, а "раскаленные" добела?
- Знаешь, ты, по-моему, выше Юлия Цезаря по своему положению. Того убил
Брут, а тебя сам бог убил. Ты должен отойти куда-нибудь в уголок и там
гордиться. Раскаленные желтки! А почему тут сказано о "растопленном, но
остывшем сливочном масле"? Где смысл, где логика? Понимать ли это в том
смысле, что оно жидкое, нехолодное, или что оно должно затвердеть? Тогда
зачем его растапливать? Боже, боже, как это все странно!
Дверь скрипнула в тот самый момент, когда Громов, раздраженный
туманностью поваренной книги, вырвал из нее лист "о куличах" и бросил его в
кадочку с мукой.
- На! Теперь это все перемешай!
...Дверь скрипнула, и на пороге появился смущенный Клинков. Не входя в
комнату и пытаясь заслонить своей широкой фигурой что-то, прятавшееся сзади
него и увенчанное красными перьями, - он разочарованно пролепетал:
- Как... вы уже вернулись? А я думал, что вы еще часок прошатаетесь по
рынку.
- А что? Да входи... Чего ты боишься?
- Да уж лучше я не войду...
- Да почему же?
За спиной Клинкова раздался смех, и красные перья закачались.
- Вот видишь, - сказал женский голос. - Я тебе говорила - не надо.
Такой день нынче, а ты пристал - пойдем да пойдем!.. Ей-богу, бесстыдник.