"Александр Остапович Авдеенко. Чёрные колокола " - читать интересную книгу автора

простуженно-сиплые, надорванные, властные голоса (одна из характерных
примет, по которым и закрыв глаза можно было узнать повстанцев). Мимо или
опять к нам?
- Спи! - прошептал я вскочившему с кровати сыну. - Это не сюда.
Нет, оказывается, к нам. Еще раз испытаем судьбу, заглянем в круглый
черный зрачок кольта или маузера. Что ж, отчасти сами виноваты в этом. В
ночь на 24 октября мы еще не понимали, что произошло, и потому не покинули
Будапешт. Днем 24-го мы были уверены, что с беспорядками покончено. Наша
уверенность возросла, когда мы слушали радиопередачу. Диктор передавал
сообщение специального корреспондента "Последних известий" из Будапешта:
попытка мятежа, учиненная реакционными элементами, провалилась. Еще через
день, 25 октября, мы поняли, что ошибался и корреспондент и мы. Именно с
этого дня и началась настоящая - с огнем, взрывами, кровью - буря. Но даже
еще и тогда можно было, хотя и с трудом, пробиться кружным путем домой -
через Югославию, по Дунаю или автостраде на Братиславу. Потом вспыхнули бои
почти на всех магистралях, выходящих из столицы. Город был объявлен на
осадном положении. Введен комендантский час. Были и другие причины, по
которым мы не могли выехать. И не последняя из них - любовь к Венгрии,
любовь, пренебрегающая опасностями, готовая на риск. Да, я так любил
Венгрию, так был потрясен, так хотел видеть все своими глазами, что не мог
поспешно, любой ценой покинуть страну, как это сделали многие иностранцы.
Когда еще имели возможность уехать, мы оставались в Будапеште, откладывая
отъезд до последнего момента. Когда грянул этот последний момент, уже были
отрезаны все пути. Вот так случилось, что я вместе с сыном, молодым
журналистом, оказался в Будапеште, стал невольным свидетелем трагедии,
принесшей венграм неимоверные страдания.
В дверь нашего номера постучали чем-то тяжелым, металлическим. Мы уже
различали звуки, вслед за которыми обычно появлялись повстанцы. Колотят в
дверь, кажется, прикладом автомата. Так оно и оказалось. В номер ввалились
вооруженные молодчики в куртках, в пиджаках, опоясанных солдатскими ремнями,
небритые, красномордые от холодного ветра, от наркотического упоения
властью. Подозрительно и грозно взирая на нас, держа автоматы готовыми к
стрельбе, они чего-то требовали. Агнеш, большеглазая, с милой улыбкой
венгерка, которую я до 23 октября знал как веселого, доброжелательного
переводчика и гида "Ибуса", венгерского Интуриста, бледнея и краснея,
избегая нашего взгляда, перевела нам на русский требования ночных гостей.
- Национальные гвардейцы, - сказала она, слегка заикаясь и явно смягчая
выражения оригинала, - просят предъявить паспорта.
Мы, молча достали свои красные книжечки и показали "гвардейцам" с явным
намерением не давать их в руки. Вчера и позавчера нам это удавалось, но
сегодня... Выхватив из наших рук паспорта, перелистав их, они учинили нам
быстрый и короткий полевой допрос. Выяснив, что мы русские, из Москвы, с
какой целью находимся в Будапеште, "гвардейцы" приказали следовать за ними.
Мы протестовали, требовали вызвать советского консула. Нас прервали,
схватили и потащили. Агнеш, пока нас толкали вниз с лестницы на лестницу,
ухитрилась сказать нам, что сообщит в консульство о случившемся.
В холле, полном "гвардейцев", я перестал сопротивляться и подал сыну
знак, чтобы и он присмирел.
В борьбе с "гвардейцами" сын потерял где-то на лестнице кепку, голова
его всклокочена, на лбу и щеке краснеют глубокие царапины, лацканы пиджака