"Маргарет Этвуд. Восход солнца" - читать интересную книгу автора

ее мастерской, на нем сейчас ничего нет, кроме розовой рубашки, одна
бескровная нога перекинута через ручку темно-красного кресла. В руке -
тюльпан, который отчаянно дисгармонирует и с рубашкой, и с креслом, и с его
прической; те тоже катастрофически не совпадают друг с другом. Словно в
сварочном цехе произошел взрыв, словно мотоцикл на полном ходу врезался в
цементную стену. В его взгляде, сосредоточенном на Ивон, - неприкрытый
вызов. Вызов чему? И вообще, по какой причине он согласился пойти с ней?
Сказал он только: "Готов. Отчего бы нет..." И поглядел на нее так, что ей
стало ясно: ни малейшего впечатления она на него не произвела.
Ивон рисует; карандаш проворно вычерчивает контуры его тела. Она
понимает, что надо спешить, иначе у малого кончится терпение и он сбежит.
Тюльпаном она займется позже, после того как нарисует его самого. Она уже
решила, что на сей раз будет писать красками; портрет этого юноши станет ее
первой настоящей живописной работой за долгие годы. Тюльпан превратится в
мак; цвет у мака почти такой же.
Она едва успевает добраться до ключиц, видных лишь наполовину из-под
расстегнутой рубашки, когда он вдруг бросает: "Хватит!", вылезает из
глубокого кресла и подходит к ней сзади. Потом обхватывает обеими руками ее
талию и прижимается к ней. Он не произносит ни звука, но Ивон это не
смущает, ей нравится, когда все происходит быстро. Вот только с ним она
чувствует себя как-то неловко. Ни один из ее безотказно расслабляющих
приемов - кофе, музыка, благодарственные фразы - не возымел действия: парень
по-прежнему угрюм и отчужден. Он недоступен ее пониманию. Ивон вспоминает
кошку Эла и Джуди, ту, что черненькая; однажды, играя, она запуталась лапой
в шелковом шнурке от жалюзи. Кошка буквально обезумела от ярости, пришлось
накрыть ее полотенцем, чтобы освободить от пут.
- Да, это искусство, - говорит он, глядя на рисунок из-за ее плеча.
Ивон принимает было его слова за комплимент, но он добавляет:
- Искусство, которое высасывает. - Последнее слово произносится со
злобным свистом.
У Ивон перехватывает дыхание: в его голосе такая ненависть. Может, если
она будет просто стоять и молчать, ничего не случится? Он поворачивается и
идет к двери, хочет, наверно, показать, что у него в портфеле. Вот,
оказывается, чем он занят: коллажами. Фоном всем его композициям служит
природа: лес, луга, скалы, морской берег. На них он наклеивает аккуратно
вырезанных из журналов женщин - туловища с широко раскинутыми голыми ногами.
Рук и ступней у женщин нет, они наклеены где-то рядом, отдельно. Иногда
отдельно он наклеивает и головы, чудовищно ярко раскрашенные лаком для
ногтей. Лак признается только двух цветов: фиолетовый и красный, но с
разными оттенками. На картоне лак сверкает и выглядит мокрым, густым, как в
жизни.
В качестве любовника, однако, парень медлителен, задумчив, даже отрешен
и действует почти как сомнамбула. Его вяловатые движения в определенный
момент кажутся Ивон всего лишь запоздалой реакцией на что-то, словно у
собаки, ворчащей во сне. Неистовство - оно на картоне, оно отдано коллажам,
а это, в конце концов, - только искусство. Быть может, главное в жизни -
искусство, думает Ивон, поднимая с полу небесно-голубую блузку, медленно
надевая и застегивая ее. Интересно, сколько раз в будущем суждено ей
повторить этот жест - вот так поднимать с полу ту же самую блузку?
Он уходит; она запирает за ним дверь и садится в красное бархатное