"Маргарет Этвуд. Восход солнца" - читать интересную книгу автора

Студия Ивон расположена в самом центре города, неподалеку от
набережной; в прошлом веке это был район фабрик и товарных складов. Часть
складов все еще функционирует, остальные перешли во владение к таким, как
Ивон. На улицах здесь слоняются пьяные, полно всяких подозрительных типов,
бездомных бродяг, обитающих в картонных ящиках. Ивон это мало тревожит,
поскольку вечерами она тут почти никогда не появляется. Утром по дороге в
студию ей нередко встречается человек, похожий на Бетховена. У него
по-бетховенски выпуклый большой лоб, могучее надбровье, мрачный,
недобро-задумчивый взгляд. Он сед; длинные волосы спутаны. На нем всегда
один и тот же обшарпанный джинсовый костюм и туфли на резиновой подошве,
подвязанные бечевкой. Этот человек никогда не расстается с пластиковым
пакетом; Ивон думает, что там хранится все его имущество. Он разговаривает
сам с собой и ни разу не взглянул на нее. Ей ужасно хочется его нарисовать,
но он явно безумен. У Ивон хорошо развит инстинкт самосохранения; благодаря
ему она ни разу не попадала в серьезную переделку с мужчинами, которых
отлавливает. Похожий на Бетховена человек внушает ей беспокойство, но не
потому, что она его побаивается, а потому, что такой же могла бы стать и она
сама.
Возраста Ивон никто не знает. Она выглядит на тридцать, а платье на
ней, как у двадцатилетней, хотя подчас ей можно дать сорок, но одета она
так, словно ей пятьдесят. Возраст Ивон зависит от освещения, туалет - от
настроения, настроение - от того, на сколько лет она сегодня выглядит;
последнее, в свою очередь, зависит от освещения. В общем, взаимосвязь тут
тонкая. Ее темные волосы с красноватым отливом коротко острижены сзади, а
впереди косой челкой спадают на лоб, как у Питера Пэна. Иногда она
натягивает на себя черные кожаные брюки и мчится на маленьком мотоцикле;
бывают и другие дни - когда она водружает на голову шляпку с короткой
вуалью, рисует карандашом для бровей мушку на щеке и обматывает вокруг шеи
видавшую виды черно-бурую лису с тремя хвостами.
Порой в ответ на вопрос о возрасте Ивон усмехается: она, мол,
достаточно стара, чтобы помнить времена, когда пояса с резинками были
повседневной деталью женского туалета. Носили их, правда, лишь в юности, а
потом переходили на эластичные пояса-трусы и становились такими же
засупоненными, как матери. Ивон помнит наступление эры колготок,
исчезновение чулок со швом; для женщин помоложе, говорит она, эти события -
область мифологии.
У Ивон есть и другой способ исчислять свои годы, хотя пользуется она им
реже. Однажды, когда она была еще совсем молодой, но уже вполне взрослой,
полиция запретила показ ее картин. Их сочли непристойными. Ивон оказалась
одним из первых живописцев в Торонто, переживших такую историю. Конечно,
тогда ни одна галерея не осмелилась бы пойти против полиции, зато немногим
позже, когда "кровавая" бульварщина и части человеческого тела,
изготовленные из пластика, появились в корзинах супермаркетов, стали
"шиком", поступок молодой художницы сочли бы уже вполне тривиальным.
Ивон всего лишь приклеивала фаллосы, более или менее схожие с
натуральными, к мужским телам на своих картинах, приклеивала в местах, где
тем положено находиться, да к тому же в стоячем положении. "Не возьму в
толк, отчего поднялась такая буча, - говорит она с прежним простодушием. - Я
ведь просто изображала их в момент напряжения. Разве не об этом мечтает
любой мужчина? Полицейские просто позавидовали".