"Аль Атоми Беркем. Другой Урал" - читать интересную книгу автора

неудобство...Наверное, это оттого, что я оставляю за спиной неразгаданную
загадку, - грустно подумал человек. - но все загадки не разгадаешь, да и
зачем? Должна же оставаться в мире хоть какая-нибудь тайна, хотя бы такая
маленькая и трогательная, как эта полянка с валунами и нескончаемым ветерком
по кругу...
Ему нравилось думать об этом как о "...маленьком сокровище, подаренном
ему к отпуску Вселенной" - в глубине души человек был сентиментален, но кто
не умилился бы при виде такого сказочного уголка?
Оказалось, что гнуса и комаров стало куда больше, чем на той стороне
горы.
Кровососов и впрямь прибавилось, и не только их - каждое встречное
живое отхватывало от него свой кусок. То, что было смято и обгрызено Местом,
не могло за себя постоять, и неожиданную прибавку получили все - комары,
гнус, некоторые из растений, мимо которых проходил человек, маленькие Места,
а когда человек вернулся к себе - некоторые люди вдруг стали искать его
общества. От него оставалось вполне достаточно, чтоб продолжить путь, но
профессия не позволила осуществить полуосознанное желание забиться
куда-нибудь в нору, никого не видеть, восстановиться. Он боролся с хандрой,
и ежедневно побеждал себя, зато начал плохо спать, постоянно перекладывал
подушку на другой конец кровати, стал забывать даже важные вещи,
раздражаться по каждому пустяку, так что к Новому Году перессорился
практически со всеми. Когда заподозрившая нехорошее жена загнала-таки его к
знакомым врачам, те никаких особенных патологий не обнаружили, однако к
следующей весне на кафедре появился некролог.
Песня про зайцев Слыхали про Иерихонскую трубу? Якобы стены какой-то
древней крепости обрушились, когда она заиграла. С тех пор, как прочел это,
думал - чего там - художественный текст, библия, древний памятник
словесности, там и моря расступаются, и бог врукопашную хлещется с теми, кто
в него верить не хочет, и всякие прочие мракобесия. Теперь верю, без
вопросов, и втихомолку считаю дураками тех, кто кидается спорить.
Просыпаюсь в машине - стекла запотели, перегар, одежда влажная и
вонючая - короче ужоснах, как метко сказано каким-то сетевым остроумцем.
Выволакиваю затекшее тело наружу - е.., холодно-то как! Зуб на зуб не
попадает, трясет, как мокрую кошку, притом башка как нарыв под ногтем и
страшенный сушняк. Бедное животное, - думаю, глядя на опухшую рожу, - был бы
щас ствол, замочил бы не задумываясь: до того, тебя, скотина, жалко. Машину
обхожу - твою мать. Свет не вырубил, так и спал. У машинешки глазки мутные,
совсем как у хозяина, за грязной оптикой еле-еле светится, аж в красноту:
бобик сдох, значит. Прикуривать искать кого-то надо, компьютер отцеплять, а
это не с похмелья работенка... Я представил, как иду ловить зажигалку - ноги
разъезжаются, в голове кувалдой отбивается пульс, блевануть бы - а нечем, а
идти еще... А сколько, кстати?
Мысль, как отбивная, вывалянная не в сухарях, а в крупном таком
песочке, потянулась через высохшие мозги, заставляя передергиваться всем
организмом - а ГДЕ это я, а? Подняв слезящиеся глаза, я осмотрелся -
впервые, надо сказать; до этого меня как-то слабо волновала собственная
локализация - раз в машине, значит, на дороге. Дорога автоматически означает
пиво, пожрать, помыться даже, потом, правда, еще менты-менты-менты - и вот
он, sweet home. С кроватью, успокаивающим бормотаньем телевизора и женой,
всегда готовой и водички поднести страдающему мужу, и бульончика сварить для