"Аль Атоми Беркем. Другой Урал" - читать интересную книгу автора

антенны показывало плохо, и пришлось искать провод, затаскивать его на
крышу, короче, было, чем заняться. По мере приближения вечера меня понемногу
начало потряхивать; тело, чуя перемены, стало немного самостоятельным. Я
слонялся по двору, по дому, ни одно место не принимало меня, ничего делать
не хотелось. Попробовал сесть в машину почитать - но палмик в руках казался
таким неудобным, что раздражение скоро выгнало и оттуда. Похолодало, с
северо-востока нагнало тяжелых туч, и я, накинув уличную телогрейку, вышел
пройтись.
На улице пусто, на прихваченную легким морозцем грязь сыплется первый
снег, не снег даже, а так, недоразумение. От земли еще поднимается еле
заметный пар, на уровне крыш сливающийся в прозрачный сырой туман, тут же
смешивающийся с дымом топящихся бань - это Тахави начинает топить баню с
рассветом, а так народ нынче парится чем дальше, тем позже. Я бреду по тихой
деревне, и вдруг замечаю, что сегодня совсем не слышно пьянки - ни
поблизости, ни вдали; безмолвие не обгажено и "Сектором газа", к которому
мне пришлось долго приспосабливаться, учиться вырезать эту срань из
акустического поля. А-а, вон че! - доходит до меня: прохожу мимо дома
участкового, они еще обедают на веранде, и звук телепередачи проникает через
одинарные рамы - начался "юмор". Гнусавое, издевательски фальшивое сюсюканье
Петросяна. Марселька Целый Капитан в домашней ментовской рубахе как раз
стоит у приоткрытой створки, досасывая сигарету, и я приветливо козыряю ему.
Он кивает в ответ и что-то говорит, улыбаясь, своим на веранде - может быть,
сообщая, что этот опять торчит у старика; видимо, целится на дом - вот ведь
городские, а? И зачем ему только эта развалюха... Снеси ему творога, он на
цены-то не глядит. Неси, с удовольствием возьму. - думаю я. У Марселькиной
бабы очень все чисто, хорошая у него баба, откуда-то из наших мест - не то с
Куяша, не то с Голубинки.
Остатки беспокойства исчезают, меня растворяет всеобъемлющий покой
этого места, и я не спеша огибаю наш квартал, сворачиваю в переулок. Зрение
уже почти вырубилось, я перехожу, но мне спокойно - я уже знаю, что ноги
по-прежнему наступают на сухое и с отвисшей губы не капает слюна - выгляжу я
нормально, никто ни в чем не заподозрит. Из чистого ухарства я решаю дойти
до ларька, и купить... нет, здешнее курево - простите великодушно; так,
заварка-хлеб-сахар есть, а куплю-ка я зажигалку, вот. Тут же, без паузы, под
пальцами оказывается холодный и мокрый швеллер прилавка под зарешеченным
окошком, из окошка несет теплым ларечным духом - товар, горячий металл
трамвайки и незатейливый парфюм, его тут же перебивает железнодорожный
запах - электричка на морозе, шпалы, шашлык, бомжи, заиндевевшие окна
трамвая, больничный капустный смрад, кровь - прошлой зимой ездила в
Челябинск на аборт, теплый запах нагревшихся на майском солнце оконных рам,
пот и меловая пыль - школа, 641р. 90коп. - осталось отработать, задолжала
летом, леспромхозовский придет в восемь - мать приедет, вам какую? Вот,
горит, видите? Четыре пятьдесят. Пожалуста. Да, городские вежливые, эх,
Зулька сучка как-то же выскочила, как бы мне-то, вот поди у этого денег-то,
и воду возить не надо, салоны маникюрные...
Забрав дребезжащего прозрачного уродца, я едва сохраняя вертикальное
положение добираюсь до дома - вымотало неожиданно сильно, на удивленье
просто вымотало.
Впрочем, так же быстро и проходит.
Поднявшись в дом, нахожу Тахави уже одетым - синяя зечка, уличная