"Алексей Атеев. Бешеный (Повесть) " - читать интересную книгу автора

у меня лет в десять. Перед войной мы жили в Ленинграде. Отец мой был военным
и с началом войны, естественно, оказался на фронте. Воевал он тут же, под
городом, и изредка появлялся дома. Еще в середине июля сорок первого года,
когда ни о какой блокаде не слыхивали, настоял он, чтобы мы с матерью уехали
на ее родину, в небольшой уральской городок. Мать, помню, страшно не хотела
уезжать из Ленинграда: Переживала, что будет с квартирой, но отец проявил
твердость и настоял на нашем отъезде. Большинство наших соседей отнеслись к
намерению покинуть город с недоумением. "Не сегодня-завтра немцы будут
разбиты, - утверждали они, - вспомните финскую кампанию... И чего ради
тащиться в какую-то дыру". Все эти разговоры вносили в душу матери еще
большее смятение. Она целыми днями тяжело вздыхала, а то и плакала, но
уезжать не собиралась. Пока однажды не появился отец и не устроил страшный
скандал. Он сам сходил на вокзал, купил билеты и сказал, чтоб ноги нашей в
Ленинграде не было. Скрепя сердце мать собрала чемоданы, и мы отправились к
деду.
Позже мать часто говорила, что отец был провидец, и не уедь мы из
Ленинграда, то наверняка бы погибли, тем более что дом, в котором мы жили,
немцы разбомбили еще в первые месяцы блокады. Но, думаю, ничего чудесного в
его настойчивости не было. Просто он хорошо представлял себе складывающуюся
обстановку на фронте и как профессиональный военный понимал, каков будет
результат.
Место, куда мы прибыли, в моем представлении никак нельзя было назвать
городом. Несколько двух-, трехэтажных каменных домов в центре, да и то
дореволюционной постройки, а все остальное - скопище деревянных домишек.
Городок лежал в долине между гор, и лес начинался прямо на окраине. До этих
пор я все время жил в Ленинграде и лишь однажды ездил с родителями в Крым.
Стоит ли говорить, как я тосковал по широким проспектам, по друзьям в школе.
Мать, видимо, тоже не особенно радовалась приезду на родину. В Ленинграде
она работала в театре гримершей, вращалась в той пестрой толпе, которую
называют богемой, и совершенно не представляла, чем будет заниматься тут.
Дед встретил нас радостно. После смерти бабки он уже несколько лет жил
один и очень скучал.
Мать не хотела устраиваться на работу. Деньги у нее были, и она считала,
что через месяц-другой мы вернемся домой.
Жили мы в большом деревянном дедовом доме, полном старинных вещей, но
каком-то неухоженном и несуразном. Мать целыми днями валялась на пыльной
тахте и читала романы или говорила о Ленинграде и театре.
Мне было очень скучно. С местными ребятишками я не общался. Понятия
"эвакуированный" еще не существовало. И я был в их глазах дачником. Чем мне
нравился городишко - тем, что он был очень старинным. Впрочем, сейчас я
понимаю, что он был не старше того же Ленинграда, но ощущение древности было
в нем намного сильнее. Может быть, потому, что без хозяйского глаза все
обветшало, и живописная эта ветхость выглядела романтично и даже нарядно. В
городе действовал заводик, принадлежавший некогда не то Демидовым, не то
Турчаниновым и с тех пор практически не изменившийся. Рядом с ним находилась
древняя полуразрушенная церквуха. Со. скуки я ходил на заводик, который был
даже не огорожен, смотрел, как разливают в формы металл, как рабочие
заправляют в клеть допотопного прокатного стана заготовки с помощью длинных
клещей, как работали, должно быть, сто лет назад.
Забрел я как-то и в церквуху. Стоял яркий августовский день. В церкви