"Мигель Анхель Астуриас. Ураган (Роман) " - читать интересную книгу автора

уступала место обволакивающей нежности, подобной зыбкому болоту, она
плакала, источала слезу за слезой, Словно цедила. "Ох, я бедная! - хрипло
сетовала она. - Одиночество съело во мне все женское, остался мужчина. Меня
одной ему мало, ищет, как бы другими полакомиться!.."
Тьюри влюблялась в женщин потому, что жаждала женственности и, за
пределами службы, мужчин видеть не могла. Подруг у нее было много, им
нравилась ее деликатность, ее изнеженное кокетство. Хоть и похожая на
мужчину, она отличалась восторженностью и умела льстить. Словом, она была
красивой мужеподобной женщиной; в шесть утра делала гимнастику, на завтрак
ела фрукты, работала, как машина, до вечера, пообедав среди дня овощами, а
дома, на свободе, валялась, как тигрица, на тахте, поджидая подруг, из
которых сейчас ей больше всех нравилась Нелли Алькантара.
Оттуда, где строился поселок, доносился колокольный звон. Церковь еще
не достроили, но колокол уже звонил, и народ ходил молиться, хотя были и
такие, которые являлись просто поглазеть. Тут ничего никогда не случалось,
но ведь могло случиться, и тогда это нельзя было пропустить. А где же и
случаться, как не там, где пребывает бог?
Аделаидо Лусеро с женой и детьми, двумя старшими мальчиками Лино и
Хуаном и маленьким Ящеркой, тоже были тут - как им не быть, если все пришли
на площадь поглядеть, послушать, обновы показать! На углу маячили какие-то
всадники. Не иначе как из добровольных блюстителей порядка. Кто-то играл в
лотерею, деньги тратил. А на что еще деньги? Был тут и Самуэль из Чамелко, и
его невеста, поглядывавшая украдкой на духи в витрине у китайца. Какой-то
негр, а с ним еще двое поджидали, когда начнутся танцы.
Лусеро с женой и детьми зашел в парикмахерскую "Равноденствие".
Парикмахер нахмурился, думая, что все хотят стричься, но понял, что они
пришли в гости, обнял мальчиков, а Ящерку взял на руки. Потом он предложил
всем кресла. Донья Роселия не хотела садиться там, где сидят одни мужчины, и
села на стул. А муж ее договаривался с парикмахером о земле, которую давно
мечтал купить.
- Видишь, Роселия, вот тебе и новость. Для того бог по воскресеньям с
нами. Теперь у нас будет что детям оставить. Лино и Хуан Лусеро -
землевладельцы... да...
- А знаешь, - сказала донья Роселия, вернувшись домой и ставя рядом с
мисками бобов, политых горячим перечным соусом, чашки крепкого, густого,
горячего кофе, подслащенного неочищенным сахаром, - знаешь, о чем я дорогой
думала? Им вот, при земле, будет лучше, чем нам. У нас-то ничего своего не
было, потому и мы сами не вышли в люди.
- Да, плохо, когда ничего своего нету. Кто на других работает, так и
промается всю жизнь. Вот я сколько лет тружусь, и все одно, даже хуже стало;
раньше трудились да помалкивали, а что получат, тому и рады. Теперь не то.
- Оно верно...
- Проснулись они, и зря я им твержу, что надо потерпеть, все
уладится...
- Да, они уже коготки показали. Тебе, наверное, Лино говорил.
Лино поднял глаза от миски с бобами, проглотил еду и не совсем ясно -
он еще не все дожевал - объяснил матери:
- Это мы не денег ради, это...
- Ах да! - сказал отец. - Это они из-за женщин. Сама знаешь, женщине
одной ходить опасно, того и гляди, обидят.