"Юрий Астров. Крылья (маленькая повесть)" - читать интересную книгу автора

И только через несколько лет, когда его снова занесло в тот
самый сундук, он все же спросил у бати: что же это за плащ?
Отец внимательно посмотрел на Семена и ответил:
- Это - военный трофей. Пусть лежит.
Такие распоряжения обсуждению не подлежали. Отец, Орест Янович,
был в семье патриархом, и все его приказы выполнялись без разговоров. И
хотя Семен чувствовал себя тогда несколько умнее папаши (есть такой период
в становлении юношей, все знают) - ссориться он с ним не собирался.
Вернее - не решался.
Так никогда и не решился.

Глава вторая.

Надо заметить, что детство нашего героя пришлось как раз на те
времена, когда, по меткому замечанию Андрея Битова (тем более метким оно
стало лет через двадцать, - именно тогда стало ясно, что за одного Битова
двух небитых дают), в фильмах стало можно распахивать окна. То ли когда
больной, герой киноленты, после долгих страданий становится на ноги, то ли
когда завод наконец запускает автоматическую линию, созданную по проекту
сценариста (цитирую Битова почти дословно). Так что распахнутое окно
повлияло и на характер Сени.
Впрочем, подозреваю, что Андрей Битов сам не знал, кого он
называл сценаристом. И вот это невольное недосказание определило всю
дальнейшую судьбу Семена.
В кино окна открывались, и в дом врывалась весна. Из окна обычно
был виден ледоход. Эта метафора навязла в зубах у кинозрителей гораздо
быстрее, чем режиссеры от нее отказались.
В доме Семушки, чтобы открыть окна, сперва следовало выставить
первые рамы. Но и открыв затем створки окон, ничего, кроме кладбища,
увидеть было нельзя.
Семен далеко не сразу оценил остроумие ремарковской героини,
бравшей с постояльцев за номер с видом на кладбище на марку дороже.
Немецкие кладбища, видимо, заслуживают такой наценки. А вот русские... А
уж то, что стояло под боком у Семена...
Это было кладбище для бедных. Здесь хоронили безродных, здесь на целой
трети территории двадцать лет не копали могил: на глубине не больше
полуметра лежали скелеты военнопленных итальянцев, которые в 43-м вымерли
от голода и холода всем лагерем. Сейчас, правда, там хоронят - старые
кости сгнили...
Не надо, однако, преувеличивать влияние этой картины на
неокрепшую психику ребенка (тем более, что ребятишек на Кладбищенской было
изрядное количество, и рождались все новые). Картина была не очень
траурной, а главное - привычной.
Сеня понял только одно: распахивать окна весной нужно, но не в
Куличе. И в 17 лет покинул дом. Надолго. На тридцать без малого лет. Но
он-то думал тогда, что навсегда...
Все эти тридцать лет он почти не бывал на родине. Он открывал
свои окна в областных центрах и столицах, сменив их порядочно, - но всегда
эти окна в конце концов открывались на кладбище. Пусть иной раз и на
такое, что можно было даже марку доплатить - не жалко за такой вид; тем