"Виктор Астафьев. Жестокие романсы" - читать интересную книгу автора

сказал:
- Попроси взять трубку четвертого. - Я передал трубку майору, начштаба
припал к другому телефону.
- Товарищ четвертый. Обстановка на передовой аховая. Пехота смылась.
Танки под нашей высотой группируются для удара на деревню. Заправляются на
ходу. На высоту выдвигается наш противотанковый полк, немцы разминировали
выходы из балки, нужно задержать танки, иначе истребительный полк попадет
под гусеницы. Следом за ними сомнут и вас. Открывайте огонь. Я буду
корректировать, пока возможно...
- Убирайся вон с высоты, дурак!
- Открывайте огонь немедленно, иначе и артполку, и остаткам пехоты,
затем и вам будет амба!..
- Чугунов! Я приказываю!..
- Открывайте огонь, ннамать! - вдруг вскипел Колька.
Майор бросил трубку, тупо уставился в стену блиндажа.
- Ах ты. Дурачок, а жалко! Ах ты...
- Надо открывать огонь, - твердо сказал начальник штаба и, взяв у меня
вторую трубку, начал передавать команды на батарею.
Я слышал, как нажимал нервно клапан телефона связист на передовой. До
меня доносился приглушенный голос взводного:
- Ну чего они там чешутся! Дай трубку!
- Але. Чего там у вас?
- Сейчас ударят, товарищ двадцать четвертый. Вы-то как? Это ж огонь на
себя!
- ...ннамать! - кричал взводный. - Героизьма всем мерещится! Подвиги!
Если чесаться меньше будут, мы еще успеем спрятаться в штабном пехотном
блиндаже, там тройное перекрытие. На всякий случай пусть меньше молотят по
правому скату балки.
Колька, Колька! Взводный Чугунов. Все-таки он так и не стал
артиллеристом и не уяснил, что в артиллерии весь мир и все, что в этом мире
есть, определяется от орудия, как жизнь крестьянина от печки, вот и
городит - право от себя.
Огонь был густой, мощный. Откуда-то накатила еще "катюш" целая колонна,
измолотили и балку, и высоту, танки густо горели или газовали из балки вон.
Мы пошли в атаку вместо пехоты - это уж привычным сделалось - и заняли
обратно деревню.
Взводного со связистом обнаружили погребенными в пехотном штабном
блиндаже. Связиста задавило насовсем, он пускал грязную пену, пытаясь что-то
сказать. Кольке Чугунову обварило спину супом, оставленным впопыхах
пехотинцами на горячей печке, и переломало обе ноги. Когда мы откопали его,
был он еще жив, курить просил, потом, как водится, пить, но перелом на одной
ноге был вскрытый, тяжелый, ему дали разведенного спирта, он выпил,
растерянно утерся. Руки его были целыми. Только руки и голова. Остальное все
измято, скомкано.
Взводного начали раздевать, перевязывать. Он застонал, впал в короткое
забытье, когда очнулся, медленно, как будто свело у него челюсти холодом,
сказал:
- Бьете, ннамать... лупите без ума, как токо немцы и дюжат, - после
очередного короткого забытья слабо махнул рукой: - Ладно! Не мучайте...
Отвеселился Колька-дзык...