"Виктор Астафьев. Стародуб" - читать интересную книгу автора

Култыш нащупал за пазухой трубку, закурил.
Фаефан вырвал у него трубку, жадно затянулся.
Охота была испорчена.
Амос катился кубарем к речке и, хлюпая разбитым носом, вопил:
- Матери все расскажу! Колдуны-ы-ы!..
Он умылся в речке, попил из ладоней, трахнул камнем в то место, где
пил, зарядил ружье, собираясь пальнуть в сторону караулки, да раздумал.
Странное дело: ему стало легче. Парень даже радовался, что наступил
конец этой пытке, и решил, что лучше уж битым быть, чем сидеть закостенелым
и чувствовать, как заживо съедает мокрец.
"Но Культя-то, Культя! - возмущался Амос. - Хоть бы шевельнулся! Я его
от огня сберег, а он? А ежели б Ка-торжанец зашиб меня? У-у, оборотни!
Отшились от мира-то, озверели!"
Амос остановился, послушал.
Ночь. Седая от луны ночь. Лес в речке темный, а в косогорах и на увалах
серебристый, дышит знойким холодком. Запахи унялись, едва слышны. И такая
тишина, что оторопь берет. Иногда только прошуршит бессонный зверек,
промышляющий по ночам, да где-то грызет дряхлое дерево короед-червь. Будто и
не случилось ничего, будто все приснилось Амосу: марал-пантач, недвижный
Култыш, ругань отца, сладковато-приторная кровь, стекающая на губы, вкус
которой почему-то казался ему похожим на жижицу из пантов, хотя он никогда
ее и не пробовал. Но именно такой она ему представлялась - немного
противной, раздражающей и до тошноты сладкой, щемящей и разжигающей то
потайное, что скрыто до поры до времени внутри человека.
Амос зевнул, пощупал под деревом: не сыро ли? Прилег. Полежал, думая
прочитать молитву, как учила мать, или нет. И решил: не стоит, дома надоело.
Он лизнул разбитые губы и, сглатывая слюну, подумал: "Жениться надо, а не
молиться. Кто он такой, этот бог, чтобы ему постоянно кланялись и улещали
его? Небось не пригнал быка на солонцы, только раздразнил виденьем и увел, а
я через это лупцовку заработал. Кулак у Каторжанца ровно каменюка. Погоди,
подрасту, силы подкоплю, может, и моих кулаков отведаешь!" - погрозился Амос
и, с хрустом потянувшись, блаженно зевнул, по привычке занеся руку
перекрестить рот. Но в это время молчком налетел на него филин и шарахнулся
в сторону. Парень опустил руку и угрюмо пробурчал:
- Долбану, так будешь знать, как с ума сводить православных!
Ни страха, ни робости Амос не испытывал, хотя и пытался представить,
как он будет повествовать матери обо всех ужасах, какие довелось ему
пережить в эту ночь.
Комары отступились от него и куда-то исчезли. Амос на всякий случай
побросал перед лицом двуперстие и спокойно уснул, поближе придвинув ружье:
на него он надеялся больше, чем на крест и молитву.
От холодка парень скоро проснулся, поводил глазами из стороны в
сторону, пытаясь сообразить, где он.
В тайгу просочился рассвет и вытеснил лунное сияние. Просыпались птицы
и пробовали свои голоса. Из травы высунулся утомленный ночной беготней
длинноногий дергач, стал пить из речки. Он высоко забрасывал голову, чтобы
стряхнуть капли вовнутрь. Амос внимательно рассмотрел птицу, которую
человеку редко доводится видеть, ничего в ней особенного не нашел и
поднялся. Дергач юркнул в траву.
Амос похлопал себя по карманам: нет ли там куска хлеба?