"Виктор Астафьев. Затеси" - читать интересную книгу автора

в шотландской пословице: "Чем хуже дела в приходе, тем больше работы
звонарю..."

Ах, если бы хоть на минуту встать, задуматься, послушать себя, душу
свою, древнюю, девственную тишину, проникнуться светлой грустью бледного
листа -- предвестника осени, еще одной осени, еще одного, кем-то означенного
круга жизни, который совершаем мы вместе с нашей землею, с этими горами,
лесами, и когда-то закончим свой век падением, скорей всего не медленным, не
торжественным, а мимоходным, обидно простым, обыденным -- на бегу вытряхнет
из себя толпа еще одного спутника и умчится дальше, даже не заметив утраты.

Притихла земля. Притихли леса и горы. Воссияло всей глубиной небо, чтоб
отражение листа в нем было нескончаемо, чтоб отпечатался его лик в
беспредельности мироздания, чтоб сама земля, приняв форму листа, похожего на
слабое человеческое сердце, легко и празднично кружилась среди звезд, планет
и там продолжилась в стремительном движении неведомых нам миров.

Я разжал ладонь. Лист еще жил, слабо дыша воедино сплетенными жилками,
однако не впитывал света, тепло солнца не проникало в глубь его. Все силы
листа растратились на чуть желтоватый, бледный цвет, на этот краткий и
бесконечный миг падения к подножию дерева.

И возникла простая и такая будничная мысль: пока падал лист, пока он
достиг земли, лег на нее, сколько же родилось и умерло на земле людей?
Сколько произошло радостей, любви, горя, бед? Сколько пролилось слез и
крови? Сколько свершилось подвигов и предательств? Как постигнуть все это?
Как воссоединить простоту и величие смысла жизни со страшной явью бытия?

Осторожно прижав выветренный лист к губам, я пошел в глубь леса. Мне
было грустно, очень грустно, хотелось улететь куда-то. Показалось даже, что
у меня за спиной крылья и я хочу взмахнуть ими, подняться над эемлею. Да
пересохли, сломались и отмерли мои крылья. Никогда не улететь мне. Остается
лишь крикнуть что-то, душу рвущее, древнее, без слов, без смысла, одним
нутром, одним лишь горлом, неизвестно кому, неизвестно куда, жалуясь на еще
один, улетевший беззвучным бледным листком год жизни. Сколько их еще
осталось? Сколько еще предстоит томиться непонятной человеческой тоской и
содрогаться от внезапности мысли о тайне нашей жизни? Страшась этой тайны,
мы все упорней стремимся ее отгадать и улететь, непременно улететь куда-то.
Быть может, туда, откуда опали живым листом, в пути обретшим форму
человеческого сердца, чтобы зеленью устелить планету, объятую пламенем,
сделать ее живодышащей, цветущей или дожечь в слепом, безумном огне и
развеять пепел в немой бесконечности?

Кто скажет нам об этом? Кто утешит и успокоит нас, мятущихся,
тревожных, слитно со всей человеческой тайгой шумящих под мирскими ветрами и
в назначенный час, по велению того, что зовется судьбою, одиноко и тихо
опадающих на землю?
Паутина

Грибное предосенье. Липнет паутина к лицу. Заденешь, раздерешь паутину