"Виктор Астафьев. Паруня" - читать интересную книгу автора

старыми самоварами да сгнившие нижние венцы, два из которых допревают
перед моими окнами по другую сторону дороги. Бурьян,
лопухи, жалица поспешно и стыдливо маскируют захламленное, будто в
военной панике брошенное жилое место.
Красивые берега Сылвы и Чусовой ныне захвачены
дачной публикой. Лишь деревушку Быковку минует дачная стихия: в глуби
лесов деревушка - к ней идти "своими ногами", тащить на себе продукты.
Дачник же, большей частью пенсионер, не хочет ходить и таскать ничего не
любит - он на то и дачник, чтобы отдышаться от газа и дыма, отдохнуть от
города, от сумок, авосек, от очередей, от гама-содома и скоротать на лоне
природы остаток лет, созерцая ее, а главным образом, потихоньку пощипывая,
где мережкой опутывая, где острогой притыкая, где топориком потюкивая, где
костерком припекая, где ружьишком ушибая, - очень замкнутый, но деловито-
ловкий смекалистый пенсионер-дачник обретается по здешним задичавшим
берегам...
Странная и зловещая арифметика постигла Быковку: в шестнадцать ее домов
не вернулись с войны шестнадцать мужиков, и, сколько я знаю, она всегда
бабья, отсюда уклад ее жизни. Во время лесозаготовок и пока мельница стояла,
шумней было в деревушке, народу завозней. В соседнем поселке, названном
громко - Новостройкой, кино показывали, танцы бывали, праздники и драки
случались; нет-нет да какой-нито кавалеришко из вербованных или трудармейцев
привертывал на огонек в Быковку, два или три навовсе со вдовушками сошлись.
Но когда леспромхоз, прикончив лесную страду, свернул свои дела, прихватив с
собою вдовушек, дома и худобу их, новоявленные хозяева исчезли из деревни.
Однако не ощущались еще так остро в Быковке малолюдство и
заброшенность, пока шумела на речке мельница, но погубила мельницу злая
привычка мельника к вину: загулял он в майские праздники и не отдолбил
ворота плотины. Вода наперла, стала перехлестывать через насыпь, потом нашла
слабинку, просочилась за стенку давно срубленного ряжа, размыла яр и,
обвалив каменистый его бок, хлынула из заперти, лязгая каменными плитами,
переворачивая сутунки, кружа упрятанные меж ними сухие птичьи гнездышки,
взбивая пеной мучной бус, мякину и отруби, валом опрокидывая захлебнувшихся
крыс и мышей, всегда и на всех мельницах густо обретающихся.
Весело бегали быковские ребятишки с корзинами и кошелками по
оголившейся впадине пруда, из борозд, лыв и бочажин выбирая рыбу, - много
рыбы обсохло, особенно хариуса.
И посейчас видно то место, где была мельница. Трагично и одиноко
наклонился над речкой старый тополь, когда-то плескавший листвой над кровлей
колхозной мельницы, дававшей приют множеству птах и тень помольщикам, ждущим
очереди на засыпку зерна.
Яр все моет и моет веснами, скоро тополь упадет, колеса, шестерни,
жернова, настил мельницы почти уж затащило тиной и курумом - супесью, речка
норовит спрямить русло, размыть насыпь. Ох уж эта норовистая речка! Чем-то
она похожа на нас - все-то мы спрямляем пути, размываем насыпи, но пока
спрямляем, глядишь, еще большая загогулина в жизни вышла...
Но вот пришла огородная пора, и ожила деревушка Быковка. Из угарных,
скособочившихся изб вышли на свет хозяйки; принялись чинить городьбу, жечь
огородный хлам и прошлогоднюю картофельную ботву; кислым дымом из огородов
потянуло; за соседней баней проорал руководящим голосом петух, взмыкнула
корова, а вон и давно привычный крик слышен: "Парушка! Ты завтре приходи на