"Пьер Ассулин. Клиентка " - читать интересную книгу автора И все же изысканный язык Фешнера свидетельствовал о его некогда
униженном положении. Он не мог избавиться от привычки оправдываться. Его фразы зачастую начинались с извинения. Это было трогательно, особенно когда он извинялся еще и за этот свой пережиток. Тем не менее господин Анри в этом отношении значительно опередил своего отца, переселившегося во Францию. Тот поначалу всякий раз, когда его называли "месье", оборачивался в поисках того, к кому относится данное обращение. Вероятно, просто не привык. В ту пору к эмигрантам из Восточной Европы все еще относились как к людям второго сорта, входящим в помещение через дверь-вертушку в последнюю очередь и выходящим оттуда впереди всех. *** Я восхищался спокойствием Анри Фешнера. От него исходила естественная уверенность в себе, производящая неизгладимое впечатление. Теперь ему нечего было больше доказывать, а стало быть, нечего и бояться. Именно таким я всегда представлял себе мудреца. Я собирался равняться на него в старости. Чаще всего Анри Фешнер держал рот на замке. Воспоминания торговца были сродни зубам - их приходилось вытаскивать силой. Но мне бы и в голову не пришло на это сетовать. Он ухитрялся сказать все одной фразой. Как-то раз, когда я спросил старика, не намерен ли он перебраться на склоне лет в Израиль, он улыбнулся в ответ и произнес, качая головой: "В страну, где оркестров больше, чем зрителей? Бог с вами!.." Анри Фешнер принадлежал к немногочисленной категории людей, большей находиться часами, не обмениваясь с ними ни звуком; когда я уходил от этих молчунов, мне казалось, что у нас состоялся разговор по существу. То же самое могло бы произойти сегодня. Но этого не случилось. - Ну как ваша писанина, дело движется? - Знаете, всегда трудно говорить о том, чем сейчас занимаешься... Это и раньше было правдой, а в тот момент особенно. Если бы я осмелился, я засыпал бы старика вопросами, вертевшимися у меня на языке. Но меня удерживала любовь, которую я к нему испытывал. То, что мне довелось недавно узнать о прошлом Фешнера, усиливало это чувство. - Сын сказал мне, что вы решили рассказать о жизни какого-то писателя. Автобиографии - это интересно; я иногда их читаю. - Биография, не авто... - произнес я осторожно, чтобы его не обидеть. - Да ладно, разница невелика. На каком периоде вы остановились? - Война. Он не был на фронте, но... - Но он был в оккупации. Как и все. Я не мог упустить такой случай. Не в силах больше сдерживать свое нетерпение, я ринулся в атаку: - А вы? Как вы тут жили? Старик смерил меня взглядом с головы до ног. Назови я его жидом, он посмотрел бы на меня с таким же презрением. Я впервые заметил, что в глубине глаз господина Анри поблескивает лезвие ножа. Его сухой безапелляционный ответ исключал всякое продолжение темы: - Тут - нормально. Этот ответ ошеломил меня. Я переспросил. Он упорно стоял на своем: |
|
|