"Роберт Асприн и Линда Эванс. Потрошители времени (Вокзал времени #3)" - читать интересную книгу автора

металлы вроде свинца. Мужчины, отцы этих детей, работали на плавильнях или
судоверфях, также заражавших воду и почву тяжелыми металлами.
Санитарно-технические системы сводились к открытым ямам, в которые
сбрасывались неочищенные отходы, и вырытым рядом колодцам, из которых
брали воду для питья. В таких районах развивающиеся в утробах матерей
эмбрионы подвергались угрозе самых различных генетических отклонений.
Вот так и вышло, что родившийся в 1853 году в Уайтчепле, после долгих
споров и множества проклятий в адрес Бога, позволившего такому уроду
родиться, а также пьяных скандалов, увенчавшихся избиением женщины,
произведшей этого несчастного на свет, младенец был окрещен Джоном
Болеславом Лахли и принят сыном в семью, в которой уже имелось четверо
сестер-бесприданниц. Он сумел выжить и возмужать в условиях Ист-Энда, что
потребовало от него не только сил и воли. Разумеется, не имеющий ярко
выраженного пола ребенок рос здесь не более невинным, чем его более
удачливые сверстники. Поэтому, выросши, Джон Лахли поклялся себе в том,
что никогда, никогда не спустит миру то, что тот с ним сделал.

***

Тихим дождливым субботним утром 1888 года д-р Джон Лахли, давно уже
выкинувший из своего имени иностранного "Болеслава", сидел в обставленной
со вкусом гостиной уютного дома на Кливленд-стрит в Лондоне. Напротив него
сидел пациент, и доктор кипел от скрытого раздражения, что так бездарно
проходит утро, одновременно с нетерпением ожидая новой встречи с другим
клиентом, который привнесет наконец в его жизнь все то, о чем он так давно
мечтал.
Несмотря на горевший в камине огонь, в комнате было холодно и сыро.
Как правило, август выдавался в Лондоне погожий: цветут цветы, теплый
ветер уносит прочь туман, угольный дым и зябкую сырость ранней осени.
Однако в тот-год непрерывные дожди и грозы донимали южную Англию несколько
месяцев подряд, терзали болью ревматиков, а надежды на лето все таяли -
оно все не наступало и не наступало, а потом вдруг кончилось, так и не
начавшись. Джону Лахли смертельно наскучило выслушивать бесконечные жалобы
на здоровье - с него хватило и прошедшей зимы.
Доктор Джон Лахли вообще терпеть не мог дураков и нытиков, но они
платили по счетам - и очень даже неплохо платили, - и потому он сидел в
полутемной приемной и улыбался, улыбался, улыбался в ответ на бесконечный
поток нытиков, улыбаясь еще сильнее, когда получал от них деньги. Мечты
его при этом витали в совсем другой полутемной комнате, где его обнимали
руки Альберта Виктора, целовал рот Альберта Виктора, а социальный статус
Альберта Виктора обещал соответствующее награждение - и все это находилось
в его власти.
Он продолжал старательно улыбаться на протяжении последнего часа,
если не больше, с внимательным, понимающим видом выслушивая излияния этого
чертова ливерпульского идиота. Едва переступив порог, тот начал жаловаться
на свое здоровье, на свои болячки, на свои лекарства, на свои простуды и
дрожь в руках, на зуд в коже и головную боль...
Всего этого вполне хватало, чтобы свести с ума даже здорового
человека, что, по мнению Джона Лахли - которое он тем не менее держал при
себе, - уже давно случилось с этим жалким торговцем хлопком. Последнее, на