"Хьелль Аскильдсен. Окружение " - читать интересную книгу автора

поросшей высокой сочной травой и окруженной каменной оградой, посреди
которой сереет покосившийся амбар. Она идет по траве, в которой по-летнему
стрекочут, свиристят и гудят разные шмели-кузнечики, и доходит до амбара,
отрезанного стеной крапивы чуть не в метр высотой, и понимает, что внутри
запустение, грязь, что здесь кто-то заметает следы, и, когда ее слуха
касается звук, она в первую секунду думает, будто шумят в амбаре, но потом
спешит крадучись к окну и слышит, что он вошел в дом. Шаги замирают около
ее комнаты, и она со своей стороны видит, как подается его нажатию ручка, и
сжимается от испуга, что не заперла дверь, хотя прекрасно помнит обратное.
Ее снедает страх, возможно, потому еще, что с тех пор, как шаги
остановились под ее дверью, не раздалось ни звука; потом они отступают, но
страх и тревога все равно мучают ее: чего он хотел? Что он заподозрил? И
почему его успокоила запертая дверь? Она ныряет под одеяло и ждет, глядя в
окно, и дергается от каждого движения занавески, которой играет ветер.
Время, должно быть, позднее. Крафт лег, но не задул керосиновую лампу.
Марион вылезает в окно. Услышав стук, Крафт почему-то притворяется спящим.
Она отворяет дверь и видит, что он лежит с закрытыми глазами, и теперь ему
неудобно вдруг открыть их, он вынужден дожидаться, пока она разбудит его
чем-то; но от пережитой опасности ее ожидания поблекли, хорошо, что он
уснул. Она подходит прикрутить лампу, чтобы дать ему знать, что она была
тут. Он не слышит ее, но чувствует, что погас свет, и открывает глаза.
Марион, говорит он едва слышно. Спи, спи, почти шепчет она в ответ, я не
могу, отец, похоже, не лег, он дергал мою дверь, мне кажется, он меня
подозревает, поэтому я так поздно. Он протягивает руку и касается ее
ладони, он не думает удержать ее, хорошо бы скрыть, что он отпускает ее без
неохоты. Она всучивает ему свою руку. Я не могу рисковать, говорит она.
Конечно, не можешь, поддакивает он. Но, очутившись на улице, она чувствует
себя одинокой, несчастной и брошенной, и ей хочется только одного -
вернуться и поплакать у него на груди, она не в силах даже бояться отца,
вроде бы подсматривающего за ней - особенно потому, что в глубине души она
вряд ли верит в эту легенду. Она идет к дому, но разворачивается и
спускается к пристани, она еле сдерживает слезы, и у нее мелькает мысль,
что все - как в том сне: тебе кажется, что в заброшенном сарае обретается
что-то таинственное, но оно исчезает, стоит тебе открыть дверь и войти.
Лодка покачивается, море блестит. Она слышит тарахтение моторки вдали и
решает подняться на маяк, но, как нарочно, путь лежит мимо похожей на
покосившийся амбар хижины, и Марион заходит в нее без стука. Он не
просыпается. Голова темнеет на подушке черной массой, и сперва ей кажется,
что ей хочется только одного: забраться к нему под жаркое одеяло, чтобы
справиться с одиночеством. Она вытягивает руку и дотрагивается до его
голого плеча, он вздрагивает, поворочается и скидывает наполовину одеяло -
спит он в чем мать родила! Марион отдергивает руку, испугавшись, что не
справится со своим влечением, и чувствует угрызения совести, потому что
теперь ей нечем оправдаться, какое там одиночество! Тем не менее она
продолжает стоять и смотреть, долго, пока не забывает, как его зовут и, уж
во всяком случае, как он выглядит; а тогда выскальзывает из хижины
беззвучнее, чем зашла, и в прозрачной почти темноте спешит к дому,
забирается в окно, не зажигая света выдвигает ящик и достает портсигар.