"Хьелль Аскильдсен. Окружение " - читать интересную книгу автора

появилась, но Мария не говорит об этом гостю; ей спокойнее, если эта карта
будет у нее на руках и она сможет выложить ее в решительный момент; она
поворачивается к нему (на лице зреет улыбка и появляется то самое
выражение, которое он определил словом "вульгарное" и которого ему не
хватает в Марион) и произносит, что она знает, что ей не след такое
говорить, но пусть он не представляет дело так, будто она не думала о нем,
просто она не тот человек, который живет одним лишь сегодняшним днем и
легко может забыть, что за все надо отвечать - так или иначе. Ответ ответу
рознь, говорит он, но если она имеет в виду радость и сожаление, то он
готов подписаться под ее словами, беда в другом: и сожалеем, и радуемся мы
как из-за своих поступков, так и потому, что чего-то не совершили. Не
поворачиваясь, она чувствует, что лодка все ближе и ближе, а он об этом
ничего не знает, и она вперяет в него взгляд и не опускает его, пока Крафт
не подходит к ней, его не останавливает ее минутное замешательство:
уклончивое движение головы и сжатые губы, но, когда поцелуй затягивается
дольше, чем даже она планировала, и рука его, лежащая у нее на груди,
окончательно теряет покой, Мария высвобождается и смотрит в окно. Нельзя,
он возвращается, тебе надо уходить, но Крафт целует ее опять, и она
отвечает тем же. Они постанывают, то ли поскуливают, пытаясь, раз теперь
они вынуждены разойтись и все откладывается до другого раза, изобразить
муки расставания. Лодка подошла так близко к острову, что он ее
загораживает; она протягивает ему маргарин, но он отвечает, что это был
просто предлог и лучше сделать вид, что он к ней не заходил. Хотя следившая
за ним Марион видела, как он выходил из дома. Ветер сменился на
юго-восточный, море волнуется, она зябнет, но он не приходит. За обедом
отец спрашивает, опустив глаза в тарелку, будто мимоходом, видел ли
кто-нибудь Крафта, и обе отвечают "нет". Марион поднимает на мать глаза и
думает подправить ее, но откладывает это на потом, хотя от того, что она
держит вопрос в себе, тот разрастается в размерах, и материно вранье,
несомненно имеющее простое и тривиальное объяснение, начинает казаться ей
стремлением оставить свидание с Крафтом в тайне. Она не может спросить ни
мать, ни Крафта, потому что она стыдится своих подозрений, самой ей идут на
ум только бредовые фантазии, а то, что они и есть правильный ответ, ей
невдомек. Я не ревную, убеждает она себя, но куда там. А поскольку ревнивцы
наблюдательны, но не рассудительны, Марион не удается сложить два и два -
раз виноватость матери, которую она видит теперь совершенно отчетливо,
родилась раньше сегодняшнего свидания, то, следовательно, Крафт изменяет им
обеим по очереди. Но в это ей не верится, потому что, глядя на мать, она не
может представить себе, чтобы Крафта потянуло на эротику с такой
вульгарщиной, поэтому она задирает нос и спрашивает, как матери нравится
Крафт? Не знаю, отвечает та тихо, по-моему, приятный, а почему ты
спрашиваешь? Марион так и подмывает ответить, что она спит с ним, поэтому,
но, не сказав ни слова, она уходит к себе и застывает у окна лицом к
хижине. Ветер крепчает, Крафт стоит в дверях, смотрит на белые барашки волн
и думает о Марион и Марии и немного о смотрителе маяка, потому что одному
Богу известно, что такому может прийти в голову; но в основном он думает о
Марии, которая, знает он, может стать его при удачном стечении
обстоятельств. Он выходит на ветер. Небо обложило. Он стоит в хижине и
наблюдает дождь. Смотритель следит за кораблем, который идет на север,
потом отсчитывает сто сорок восемь ступеней вниз. Марион слышит его шаги