"Дзиро Асада. Путеец " - читать интересную книгу автора

начальника Центрального вокзала Биеро, а я, куда уж мне до тебя... - Но
Ото-сан, ты ведь прекрасный механик. - Вовсе нет, ни в чем, кроме железной
дороги, я не смыслю. Я и школ никаких не кончал, все, что знаю, добыто
собственным потом и кровью. Да для этих, которые из Токио, я все равно что
иностранец.
Они замолчали, и на них навалилась гнетущая тишина снежной ночи. -
Слушай, Сэн-тян, а Хидэо удалось что-нибудь сделать для меня? - Вроде бы
нет. Не смотри, что он кончил Хоккайдский университет, пост занимает
высокий, то да се... На самом деле не такой он большой начальник, чтобы с
ним считались, когда решается судьба линии. - Ну что ж, нет так нет.
Сэндзи снова не нашелся, что сказать, и только попытался стряхнуть с
пальто Отомацу снег, который, так и не растаяв, на глазах превращался в
лед. - Хозяйка-то здорова? - Да, все толстеет.
Вдруг неприятное воспоминание мелькнуло в голове Сэндзи.
Он вспомнил, как в тот день, когда умерла жена Отомацу, тот неподвижно,
глядя себе под ноги, стоял в морге больницы Биеро. Жена Сэндзи до сих пор не
может простить Отомацу, что он не был рядом с женой, когда она умирала.
"Каменный человек", - говорит она.
Отомацу неоднократно сообщали, что жена при смерти, но он приехал
только последним поездом, после того как собственноручно погасил все фонари
на станции Хоромаи. Возможно, жена Сэндзи была не так уж и неправа, упрекая
eгo, тем более что сама она постоянно справлялась о состоянии больной по
телефону, а в последние часы и вовсе не отходила от нее.
В тот день пальто Отомацу тоже было покрыто заледеневшим снегом.
Опустив голову, он неподвижно стоял у изголовья покойной. "Ото-сан, почему
вы не плачете?" - спросила жена Сэндзи, пытаясь расшевелить его, но Отомацу
только буркнул в ответ что-то невнятное.
(Я ведь путеец, негоже мне плакать из-за родни.) Тогда, глядя на
Отомацу, который стоял, машинально комкая полу пальто, и не проронил ни
единой слезинки, Сэндзи почему-то явственно ощущал стук колес Д-51 по
рельсам и запах жирного паровозного дыма. - Слушай, Сэн-тян... - Отомацу
снял шапку и пристроил ее поближе к печке. Это была фуражка служащего
государственной железной дороги, темно-синяя с темно-красным околышем и
колесом на кокарде. - Что? - Я-то ладно, но что будет с КХ? - Ну, что ни
говори, а двенадцатая серия выпущена аж в двадцать седьмом году Сева (1952
год по европейскому календарю). Мы с тобой тогда еще были кочегарами на
Д-51. - И значит - на металлолом? - Наработался, хватит.
Оба прекрасно помнили тот день, когда новенький, с иголочки, КХ-12
подошел к станции Хоромаи.
Сэндзи обтирочными концами начищал колеса Д-51, а Отомацу, взобравшись
на тендер, сгребал в кучу уголь. По обе стороны железнодорожного полотна
плотной толпой стояли жители деревни, шахтеры. Когда сверкающий КХ-12
предстал взорам собравшихся, вынырнув из тьмы тоннеля, толпа издала громкий
ликующий вопль, приветствуя его, словно вернувшегося с победой воина.
(Вот это да, Сэн-тян! Глянь-ка, тепловоз пожаловал. Вот так КХ-12!) -
кричал с тендера Отомацу, размахивая лопатой. Крики "ура" не смолкали до тех
пор, пока стоявший на краю платформы начальник станции не принял у машиниста
жезл. - Да, раз уж и паренек, который подбрасывал уголь в паровозную топку,
на пенсию собирается, наверно, жестоко заставлять работать КХ - в конце
концов, чем он хуже людей? - К тому же, Ото-сан, ведь это едва ли не